Читать книгу - "Исключая чувства - Диана Ставрогина"

У могилы отца Лара провела пару часов. Сев на скамеечку внутри оградки, смотрела. На памятник. На цветы. На венки по периметру. Подняв голову — на крону старой, полусогнувшейся березы, прямо как в детстве.

Тогда она часто отводила глаза в сторону, на эту самую березу, ставшую родной всем ее сокрытым переживаниям, чтобы ни мать, ни кто из родственников или сослуживцев отца не поняли, что творится у нее внутри. Взгляд выдал бы, а Лара не хотела выворачиваться нутром наружу. Не перед этими людьми точно.

Казалось, уже ни к чему: ни в бога, ни в загробную жизнь у Лары веры не нашлось бы, но спустя годы она получила шанс на уединение. На минуты, которых раньше не хватало: откровенные и личные, лицом к лицу с собственной болью и тоской.

Без посторонних, без их причитаний и толкотни, без бесполезных ритуалов, когда все стремятся поесть да выпить с одним оправданием: душе покойного требуется память отдать. Как будто память об умерших живет исключительно благодаря покосившейся конфетной пирамиде на могиле и водке с блинами в желудке.

Каждый раз в том же скором темпе, в каком взрослые пьянели, чинные поминки превращались во что-то сюрреалистичное. Зачем-то на кладбище проводили по пять часов. Зачем-то начинали разговоры на совершенно отстраненные темы. Зачем-то силком пихали в себя горы принесенной еды. Детей (редко, но бывал и кто-то кроме Лары) отправляли куда-нибудь подальше, чтобы не слушали взрослых бесед. Впрочем, к лучшему. Иногда обсуждения были столь неуместны, что Лара не знала, куда себя деть.

Что ж, теперь ее хотя бы никто не неволил в этой показухе участвовать.

Совсем продрогнув, Лара поднялась с кованой скамейки, едва не уронив лежавшие до сих пор на коленях цветы. Удержала, рискуя переломать стебли, чуть слышно зашипела про себя, когда шипы прокололи кожу сквозь ткань перчаток. Букет уместился в просвете между посеревшими искусственными цветами и основанием памятника, Лара, выпрямившись, постояла на месте несколько минут, вглядываясь в фотографию отца.

Ей всегда иррационально мерещилось, что он прямо в глаза ей смотрит, подобно Джоконде. Глупость на самом деле. Просто ей очень хотелось, чтобы и правда смотрел, чтобы нашлась связь — вот такая, тонкой, мерцающей паутинкой, протянувшейся между бытием и небытием, но жизнь, к сожалению, была лишена чудес.

До отправления поезда было еще сорок минут, и Лара пила кофе, надеясь, что муть, вихрившаяся в голове и за грудиной, скоро исчезнет. Перемены в виде нового после ремонта цвета вокзальных стен мало защищали от воспоминаний. В мыслях облик зала ожиданий просто раздваивался на себя десятилетней давности и на себя нынешнего. Отличий находилось немного. Зато Лара изменилась кардинально.

Ужасно, какой уязвимой она была в восемнадцать. Как боялась потратить лишние деньги на еду, потому что совершенно не представляла, во сколько ей обойдется незапланированно-ранний переезд в Москву. Деньги у нее уже были, но она прекрасно понимала, что тратить их стоит с осторожностью.

Сумма на счете, где копилась положенная Ларе после смерти отца пенсия, не могла впечатлить, но подстраховать в начале пути, дать ей возможности после восемнадцатилетия жить за свой счет — вполне, поэтому прогулка в банк манила перспективами самостоятельности.

Мать, ожидаемо, возражала, уверенная, что деньги Лара спустит за день — только дай волю. Про то, что лучше загодя купить билеты в Москву, она слушать не желала. Не верила, что Лара действительно поступит и переедет. Настаивала на учебе в Петербурге, разумеется, прекрасно понимая, что на другой город ее контроль распространить не удастся.

Спорить Лара устала. В один из будних дней, пока матери не было дома, нашла свою сберкнижку среди документов и сходила в банк. Сняла часть средств, на обратном пути, не удержавшись, купила одно летнее платье в качестве подарка себе же на выпуск из школы. Надеялась, что получится не рассказывать до самого отъезда — там бы уже хуже не стало.

На следующий день мать заметила пропажу сберкнижки и устроила скандал, едва Лара, вернувшаяся из школы с аттестатом, переступила порог. У нее, конечно, выработался иммунитет к подобным ссорам. Не впервые же. Роли разучены, интонации реплик отточены. Ругаться можно на автомате и даже как будто бы под анестезией. Лара стоически игнорировала и обидные слова, и безосновательные упреки.

Безразлично. Спустя столько лет — безразлично. А потом, потом мать сказала то, что сказала, и мир ненадолго покосился.

«Отца угробила, и меня теперь в могилу загнать хочешь!»

Попробуй Ларе эти слова бросить посторонний — она бы осадила. Жестко. На раз. Не почувствовав сомнений и боли, только удивилась бы абсурдности обвинения. Когда же эти слова прозвучали… Наполненные ледяной, застарелой, ядовито-выдержанной ненавистью — и маминым голосом, Лару, пусть и на мгновение, парализовало от боли. Очень короткая душевная смерть в тридцать секунд. Как хребет переломили.