Читать книгу - "Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова"

Чех рассеянно провожает взглядом роскошную машину, ждет, пока загорится зелёный, чтобы перейти дорогу. Некстати проскальзывает мысль, что нужно решить всё с Городовой как можно скорее, чтоб до темноты, ибо не хватало ещё напороться на Одноглазого и его камнелюдей. Не сказать, что не знает, что с ними делать, но лишние хлопоты сейчас ни к чему.

— Серьёзное, — неслышно выдыхает он. — Вам будет интересно.

В ответ — тишина. Только заливистый смех пробежавших рядом девчонок.

— Ладно, шоб вам за ваш же интерес, если вы меня понимаете, — наконец доносится ответ. — Приходите, я нафаршировала рыбы. Таки пообедаем.

Чех невольно улыбается, понимая, что ему не рады, но придётся.

— Благодарю, я сыт.

— Ой, я вас умоляю! Я буду есть, а вы мне портить аппетит своей кислой физией?

— Ка-анечно, — заверяет Чех, особенно выделив звук «ч».

После всего сказанного он абсолютно уверен, что к столу его пригласят. Но вот дозировку яда в порции пока не определить.

***

Cара Абрамовна живет в стареньком покосившемся доме с обшкарлупившимися красными стенами. Окна выходят во дворик, в котором постоянно находится кто-то из соседей. На проржавевшей лестнице, что ведет к двери Шляйхер, всегда лежит несколько котов такого размера, что не обойти, а только перепрыгнуть.

На памяти Чеха она единственная Городовая, которая запросто может позвать к себе домой. То ли сказывался возраст, то ли характер.

Чех на секунду замирает, прежде ступить во дворик. Не зря говорят: одесский дворик — место особое. Здесь живут не соседи, а семья. Притом семья необычная. И со своим уставом туда соваться не следует, будь ты трижды Следящий.

— Доброго дня, Эммануил Борисович, — доносится старческий голос из увитой виноградом беседки. — Как ваше ничего? — И тут же, не дожидаясь ответа Чеха, кричит: — Сара! Сара! Иди сюда, посмотри же, кто пришёл!

— Я всё вижу, — громогласно раздается сверху. — Эммануил Борисович, не стойте столбом, проходите!

Чех с трудом сдерживает смех и невинно разводит руками, показывая находящемуся в беседке, что с дамой лучше не спорить. С одной стороны, это не так уж далеко от истины. Следящий Южного региона могущественнее Городовой в несколько раз. Только вот Городовая на своей территории, поэтому ссориться с ней крайне неосмотрительно.

Кухня у Сары Абрамовны маленькая, заставлена тёмной мебелью. На изрядно побитой и поцарапанной плите свистит красный чайник в крупный белый горох. Рядом стол, на котором масса баночек с приправами и невозмутимо лижущий лапу рыжий кот.

— Кис-кис-кис, — пробует подозвать его Чех.

Кот отвлекается, презрительно смотрит огромными жёлтыми глазищами и тут же возвращается к прерванному занятию. Ему что люди, что Городовые, что Следящие… Всё ― пыль под лапами.

Сара Абрамовна сидит на продавленном диване, обитом старым бордовым бараканом, и курит. Смачно, в затяжку. Причём нечто столь ядреное, что даже табак Чеха уступает позиции.

Он садится рядом, ибо сквозь выпускаемый дым не рассмотреть лица собеседницы. А Городовые, им только дай волю, мигом надурят, даже наплевав, что ты выше по иерархии. Поэтому только глаза в глаза, подавляя силу воли и стискивая энергию, что так и хлещет сквозь ментальную оболочку. Город их оберегает, поддерживает в любой момент, никогда не даст оступиться. Но это не значит, что не надо проявлять характер.

— Рада видеть, — сообщает она голосом, настолько далёким от радости, что мысль про яд, подсыпанный в еду, не кажется такой уж и безумной.

— Я тоже, — мягко заверяет Чех, внимательно глядя в серые, почти бесцветные глаза.

У Городовых не бывает тёмных глаз. Их глаза — стекло, сквозь которое можно увидеть судьбу каждого горожанина, историю каждого дома, каждый цветок на окне. Городовой платит за это высокую цену — отдаёт свою память и прошлую жизнь. Его больше нет как человека, есть только память города, сила прошлого и ветер будущего. Городовым нельзя стоять против воли Города.

Сара Абрамовна тушит папиросу и чуть морщится. Поправляет очки, убирает за ухо тёмно-рыжую кудрявую прядь. Явно чувствует настроение Чеха. Но тот только довольно ухмыляется.

— А скажите, — ласковым тоном и с самым невинным выражением лица произносит он, — давно ли у вас разгуливают визуализаторы запросто так?

Сара Абрамовна встает, со страшным скрипом открывает дверцы кухонного шкафчика и достает столовые приборы. Вопрос не из приятных, поэтому и не спешит что-то говорить.

— Запросто — это вы что-то путаете, — задумавшись, отвечает она. — Дымкевич у нас имеет документ. А вот с остальными уже я… имею разговор.

Чех бы и рад поверить, но… когда в твоём доме сидит бог фейспалма, это как-то сложно. Не отрывая взгляда от застиранного синего халата в маленький кокетливый цветочек, в который завернута Городовая, он задумчиво произносит:

— Один визуализатор с лицензией на город? Ой ли?

Сара Абрамовна резко разворачивается ― так, что колышется её необъятных размеров грудь.

— Вы имеете шо-то против? Так вроде ж есть указ Трёх и Сестры не держать в городе больше одного, а то таких делов натворят, шо мало не покажется.

Что правда, то правда. Визуализатор — человек со стальным характером и определёнными возможностями. Он может корректировать то, что обретает плоть в этом мире, выйдя из чужих фантазий. Слава Трём и Сестре, что в природе Визуализаторов не так уж много. Это уникальные специалисты.

Александр Дымкевич – одесский Визуализатор, подчинённый одесской Городовой. Его дар проснулся десять лет назад. Мадам Шляйхер обнаружила его почти сразу и взяла под своё крыло. Талантливый мужчина, который на раз чувствует порождения человеческого подсознания и вычисляет их. Хорошо хоть, что все эти годы в самой Одессе ничего серьёзного не происходило, поэтому Дымкевич помогал другим Городовым.

Сара Абрамовна тем временем сервирует стол.

— Присаживайтесь, Эммануил Борисович. Только уж смотрите, тарелку мне не покоцайте.

Чех молча садится, даже не подумав что-то сказать. Её стряпня — это что-то невозможное. Едва понюхал — и пропал. Сметаешь всё: золотистую корочку, нежнейшую мякоть, подливку, что так и норовит стечь по пальцам. И хочется забыться, и пальцы всё же облизать. Но этикет, черт его забери! Нельзя, а жаль. К вящему сожалению кости тоже приходится оставить. Но что некоторые гости могли желать слопать тарелку — это легко.

Рыжий кот спрыгивает со стола и, оглушительно мурча, принимается тереться о ноги хозяйки. К Чеху не приближается, прекрасно понимая, что жадный до хорошей еды гость делиться не