Читать книгу - "Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева"

Когда они вышли из больницы, было уже темно. Но в ноябре ведь темнело очень рано, а часов Полина никогда не носила, поэтому время определить не могла.

– Ты совсем торопишься? – спросила она Юру. – Совсем-совсем?

– Полчаса у меня есть. Можем через парк пройти, – предложил он. – Здесь Лефортовский парк рядом. Пойдем?

– Я с тобой давным-давно не гуляла, – сказала Полина, идя рядом с братом по засыпанной листьями широкой аллее. – И даже, кажется, вообще никогда с тобой не гуляла. Точно, Юр! Может, ты меня в коляске только возил, и то вряд ли.

– По-моему, все-таки не возил. – Ей показалось, что он улыбнулся и синева проступила в его глазах, хотя в темноте, конечно, ничего этого нельзя было разглядеть. – Я же всегда собой был занят.

– Ты – собой? – засмеялась Полина. – Это когда это, интересно? Когда в Армению на землетрясение летал или, может, в Абхазию?

– Ладно-ладно, не преувеличивай мой героизм. Ничего особенного я там не делал – то же, что и все.

– Она правда не умрет? – помолчав, спросила Полина. – Что с ней все-таки, а, Юр? Объясни!

– Умереть не умрет, но я же не гинеколог, как я тебе объясню? – Он пожал плечами. – Могу только повторить то, что мне сказали: у нее угроза выкидыша. Говорит это тебе о чем-нибудь?

– А тебе? – тут же переспросила Полина.

– Вообще-то да, – тем же недовольным тоном, что и в палате, словно нехотя, сказал он. – У меня однажды такой случай был, как раз в Абхазии, в Ткварчели, когда мы там во время блокады работали. Сотрясение мозга и угроза выкидыша.

– И что?

– Что… Там у нас из медикаментов одна зеленка была, так что сравнение некорректное. И вообще, надо посмотреть динамику. Обещаю держать тебя в курсе дела, – улыбнулся он. – Расскажи хоть, как ты-то живешь? И почему ты, в самом деле, родителей со своим этим Игорем не познакомишь? Зачем их обижать?

– Никого я не обижаю, – пожала плечами Полина. – Это что, честь великая, с ним познакомиться? Зачем им это надо?

– Хотя бы затем, что он близкий тебе человек.

– Он – близкий? – усмехнулась она. – Кто тебе сказал?

– Но живешь же ты с ним почему-то, и…

– Брось ты, Юр, – перебила его Полина. – Живу я с ним не почему-то, а потому, что мне это во всех отношениях удобно. И потому что… Потому что мне его жалко, – неожиданно для себя добавила она.

Этого Полина вообще-то говорить не собиралась. Это и была та глубокая, чересчур сентиментальная составляющая ее отношения к Игорю, которой она стыдилась.

Но она так любила Юру, что с ним не стыдилась даже того, чего стыдилась наедине с собою.

– Понимаешь, – стала она объяснять, хотя Юра молча шел рядом и никаких объяснений не требовал, – жить с ним, спать с ним – это же такая малость, которой смешно для него жалеть. Конечно, он существо вообще-то странное, ему что я, что дерево под окном, что божья коровка, разницы мало. По первости-то меня это дико раздражало. И что он как-то… непосредственно, напрямую ничего не чувствует, и что для него вне его схемы жизнь вообще не существует – это еще больше раздражало. Это меня, положим, и сейчас раздражает. Я от него потому в первый раз и сбежала, но сейчас… Сейчас я стараюсь на это внимания не обращать. Ну, он такой, а не другой. Ему тридцать пять лет, а его даже мальчишкой не назовешь, просто человек без возраста. И что теперь? Зато с ним не напряжно. И молчит в основном, тоже, знаешь, большое дело, – улыбнулась она.

– А другие что, слишком болтливые? – спросил Юра.

– Ого! У меня, Юр, у самой язык без костей, ты же знаешь, но и мне последний примерно год как-то стало чересчур. Тут ко мне недавно один мальчонка клеился. Зовут, представь себе, Псой Пушкин – ударение на последнем слоге, смотри не перепутай. Роман в стихах написал, просил проиллюстрировать.

– И что ты? – Полина видела, что Юра еле сдерживает смех. – Проиллюстрировала? А про что роман-то?

– Роман про голубую Атлантиду, – объяснила она. – В которой живут братья Кол и Кал с мужем их Поносом.

Тут Юра наконец расхохотался.

– Да-а, мадемуазель Полин, – сказал он, вытирая глаза, на которых от смеха выступили слезы, – с тобой не соскучишься!

– Со мной, может, и не соскучишься, а вот я соскучилась. Этого же всего выше крыши, Юр! Мне уже казаться начало, что только это одно и есть… Вот, например, еще один товарищ, тот занимается процессом демумификации.

– В смысле?

– В смысле, мумии оживляет. Ездил с показательными выступлениями по Европе, в Голландии зацепился. Теперь у него своя передача на телеканале для наркоманов. А если кому все это не больно нравится, то можно начальство среднего звена портретировать, как Шилов. А у Игоря на Соколе петух по утрам поет, козы блеют… В общем, он наименьшее из зол, – заключила она. – И я уже мозаику делать начала в его сарае.

– Почему вдруг мозаику? – удивился Юра. – Ты же вроде акварелью последнее время увлекалась.

– Вот именно что увлекалась, – кивнула Полина. – Могла этим увлечься, могла тем, а могла и ничем. А мозаика… Знаешь, со мной никогда такого не было, – смущенно улыбнулась она. – Чтобы я только пальцами прикоснулась и сразу поняла: вот без этого жить не могу, а почему, и не объяснить.

– А я, по правде говоря, мозаику вообще как искусство не воспринимал, – сказал Юра. – Мне казалось, это что-то декоративное. Вроде клумбы.

– И ничего не декоративное! – горячо возразила Полина. – А в Ватикане? Но я вообще-то не про Ватикан думаю… Я когда за мозаику взялась, знаешь, как себя почувствовала? Как первобытный человек, когда наскальные рисунки делал. Мы их в школе проходили, это те, которые в Якутии на Ленских столбах нашли. Я еще тогда, помню, подумала: он, наверное, такой кайф ловил, что сознание терял от счастья, этот первобытный человек, когда всю свою жизнь рисовал – оленей, охоту, богов всяких… Вот и у меня так с мозаикой получилось. Непонятно я говорю, да, Юр?

От волнения Полина оскользнулась на мокрых листьях и чуть не упала.

– Ну что ты, все понятно. – Юра подхватил ее под руку. – По-моему, ты правильно живешь, мадемуазель Полин.