Читать книгу - "Наивны наши тайны - Елена Колина"

Ольга, напротив, очень волновалась, что Катю могут, как она выразилась, «дотравить до конца». Она чуть не плакала. Никогда бы не подумала, что подруга может принимать дела посторонних людей так близко к сердцу...

— Да не волнуйся ты! Аврора к ней все время заглядывает, проверяет, чтобы ее не дотравили. Это не меня, а тебя совершенно не интересуют люди, ты в последнее время читаешь только детективы, вот и пиши тогда дальше сама... И еще ты подговорила меня сказать маме, что мы идем в Эрмитаж, а на самом деле поехали в «Детский мир» за колготками. Симпатичные были колготки, такие красненькие...

По-моему, я была с ней очень мила и уступчива, только добавила, что у нее настоящий московский подход к Делу — суетливый, бессмысленный и необдуманный.

— Типичный Питер — нужно действовать быстро и решительно, так нет, ты хочешь подбавить психологических штучек! — презрительно сказала Ольга. — Могу себе представить, что ты напишешь. «Он был такой светлый мальчик, улыбка никогда не сходила с его лица, а потом, когда ему было три года, сдохла его любимая белая мышка, и он перестал улыбаться навсегда». Тьфу!

Есть люди, уверенные в себе. А вот мне изредка, каждую минуту, требуется чужое одобрение, Ольгино. И я стала сомневаться: а может, она права, и не нужно вглядываться в людей, все равно ничего не изменить.

Но ведь как бывает — глядишь, к примеру, человек совсем никудышный, жадина или плакса или, наоборот, герой труда, и думаешь: «Почему он такой получился?» Считаю, что читателям любопытно узнать, откуда что берется в других людях, то есть в персонажах. Чтобы приглядеться к своим родственникам, знакомым и незнакомым и что-нибудь про них тоже понять. В этом и будет воспитательное значение нашей с Ольгой русской литературы, должно же оно в чем-нибудь быть.

И я написала «Историю семьи Ракитиных», потом отправила этот файл в корзину, чтобы Ольга не сердилась, а позже потихоньку вставила обратно. Считаю, что это как раз справедливо. Также считаю, что люди могут легко и без потерь прийти к консенсусу, если не будут слишком пристально вглядываться в то, что их раздражает.

Вы действительно хотите отправить файл «Семья Ракитиных» в корзину?

Да... то есть нет.

В семье Ракитиных было три человека. Кира Ракитина, Кирилл Ракитин (красиво, правда?) и Борис Аркадьевич Розин. Считается, что у каждого человека есть какое-то свое главное слово, которое характеризует его наиболее полно. К примеру, любовь или смысл, или деньги, еще что-нибудь — от самого глобального до самого приземленного. Встречаются, например, люди, у которых главное слово «скидка» или «жилплощадь». У семьи, как и у отдельного человека, тоже может быть свое главное слово, и в семье Ракитиных таких главных слов было два — «актриса» и «секрет».

В этой семье всегда были тайны. Тайны, секреты, секретики. В семье часто и значительно звучали слова: «Это наше семейное дело», «На людях мы об этом не говорим», «Это наш семейный секрет».

Кроме общих семейных секретов, у каждого члена семьи имелись свои, отдельные.

Семья жила в квартире высокой культуры. Помните, были раньше такие доски, которые прикрепляли к дверям? Что имелось в виду — что там, за дверью, не пьют, не бьют женщин и вовремя выносят мусор? В общем, у Кирилла была квартира высокой культуры, и в ней жила семья высокой культуры. И главной в семье была женщина высокой культуры — совершенно безо всякой иронии.

Кира Ракитина служила актрисой на вторых ролях в театре оперетты. Танцевала, пела французские песенки, например «Mon papa, mon papa...». Игрой на сцене Кира себя не ограничивала, она помогала молодым актрисам,

могла подсказать что-то для роли и вообще обожала учить — как одеваться, как правильно жить, как вести себя в любви и что делать, если вдруг бросили.

Кира была прелесть, и в театре ее обожали все — за очаровательное умное лицо, нервную пластику и независимое обаяние. Ей словно было безразлично, что ею восхищаются. Кира не была ни манерной, ни подчеркнуто грубоватой, она просто была — двигалась резко, говорила отрывисто, сигарету держала, как «беломорину», и выглядела при этом очаровательно женственной. Независимо от того, был ли ее собеседник мужчиной или женщиной, она всегда чуть кокетничала, создавая атмосферу волнующего флирта, — то нежной детской интонацией, то беспомощным пожатием плеч или внезапной рассеянностью: «Ой, с вами я, кажется, забыла о времени...»

Кира могла покорить стул. Да-да, Кира и с предметами флиртовала, не только с людьми, и на полном серьезе могла покорить стул, и еще один стул, и еще один, и они выстроились бы перед ней побежденной армией...

В театре Кира славилась тем, что никогда не повышала голос. Считалось, что Ракитину невозможно вывести из себя. В бесконечных театральных склоках она участия не принимала, высказывалась всегда подчеркнуто лояльно, мягко: «Я не совсем понимаю, я бы не хотела показаться навязчивой...» или «Может быть, мое мнение незначительно, но...»

Кира выходила из театра вся в чужих влюбленностях, симпатиях, флирте. А когда приближалась к дому, то звенела обидами, как елка, без меры увешанная игрушками. На каждой ветке по обиде и по слезе, а то и по две. Заранее начинала звенеть, и чем ближе к мужу и сыну, тем явственней.

И дома, с Б. А. и Кирюшей, она на такие глупости, как держать себя в руках, не тратилась. Еще чего, голос не повышать! Вот еще — посуду не швырять! Вот и первый семейный секрет: за дверью квартиры высокой культуры каждый день бушевали скандалы.

Кира придиралась к совершенной ерунде, и вывести ее из себя могла невымытая чашка, незастеленная постель, невыключенный свет — любая мелочь, начинающаяся с «не». Возможно, это вообще не заслуживало бы упоминания — ведь на подобного рода вещи раздражаются многие женщины. А также на неподходящее выражение лица мужа, а также сына, а также дождь за окном, или же она просто не утруждала себя обозначением причины.

Странность была в том, что все, что делала Кира — скандалила, кричала, оскорбляла, — она делала во имя любви. Все это невымытое, незастеленное и неаккуратное было поводом, а причина всегда была одна — они ее не любят. Или любят, но мало. Или любят достаточно, но не так, неправильно. Кира любовь мужа и сына все время взвешивала и прикидывала — не маловато ли, или, может, качества невысокого...

— Ах вот вы как ко мне относитесь! — вскрикивала она с порога. Б. А. с Кирюшей испуганно вздрагивали и преданно на нее смотрели: любим-любим! Но не тутто было.

— Значит, вы не любите меня, не любите! — Кирин голос становился грубым, каркающим.

Кричала Кира страшно, помогая себе чем придется — руками потрясала, глазами вращала, зубами клацала, вещами бросалась. Но было не смешно, а страшно. Кирюше уж точно было страшно.

В гневе она могла оскорбить, ударить по больному, с вывертом. Говорила то, что обычно люди никогда не говорят друг другу, а если говорят, то только раз, перед тем как навсегда расстаться. А Кира могла сказать походя, перед ужином: «Ты неудачник» — мужу, или: «Ты ничтожество» — мужу или сыну, или: «Я тебя презираю, ты жалкий человек, ты опять...» Что именно «опять», значения не имело.