Читать книгу - "Королевский генерал - Дафна дю Морье"

– Провидение послало вас к нам, чтобы предостеречь, – прошипела Темперанс Сол, и, пока она разбирала по косточкам характеры своих родственников, ее супруг Ник Сол пробубнил в мое левое ухо полный отчет о своем ревматизме: от болей в большом пальце левой ноги, впервые появившихся лет сорок тому назад, до мучительной неспособности поднять локти вертикально.

Несколько ошарашенная, я сделала знак Джону, и он подкатил меня к Спаркам – двум сестрам и брату. Уилл был одним из тех мужчин-неудачников, что обладают высоким голосом и жеманными повадками женщины; я сразу почувствовала, что он скрывает под своей одеждой некий изъян. Похоже, он был так же остер на язык, как его кузина Темперанс: он тотчас принялся высмеивать привычки Солов, словно видел во мне союзницу. Дебора наверстала в мужественности то, чего не хватало ее брату: носила пышные усы и говорила глухим голосом. Что же касается Джиллиан, его младшей сестры, она была само очарование и скромность, вся в губной помаде и бантиках, несмотря на свои сорок лет, а смеялась так звонко, что резало в ушах.

– Эта ужасная война, – молвила Дебора приятным низким голосом, – всех нас объединила.

Изречение это показалось мне не вполне искренним, поскольку они друг друга терпеть не могли, и, пока Джиллиан отпускала комплименты относительно моего внешнего вида и моего платья, я краешком глаза заметила, как Уилл тайком передвинул одну шашку на доске.

Воздух в помещении над воротами казался свежее, чем в галерее, и после посещения покоев Элис, Джоан и Элизабет, насмотревшись на шумную возню детей, на дрыгавших ножками младенцев, я вздохнула с облегчением, вновь оказавшись в своей комнате, в счастливом уединении. Мэтти принесла мне обед – привилегия, которой я не хотела лишаться, – и уйму сплетен, что было в ее характере, о слугах и о том, что они говорят о своих хозяевах. Джонатана, моего зятя, уважали, боялись, но не очень любили. Все радовались, когда он уходил из дома. Он вел учет всех расходов, и, если работник расточительно относился к продуктам, его тут же увольняли. Мэри, мою сестру, любили больше, хотя и говорили, что в кладовой она – тиран. К молодежи относились благожелательно, особенно к Элис, нежное лицо которой и мягкий характер обезоружили бы самого дьявола, однако покачивали головами, говоря о ее красавце-супруге Питере, который, как выразилась Мэтти, заглядывался на красивые ножки и запросто мог обнять за талию девицу с кухни, если представлялся такой случай.

– Я охотно этому верю, – сказала Мэтти, – поскольку сама уже не раз швыряла в него подушкой, когда он слишком давал волю рукам. Господин Джон и госпожа Джоан тоже им нравятся, но поговаривают, что господину Джону следовало бы тверже держаться со своим отцом.

Эти слова напомнили мне о моей послеобеденной прогулке, и я спросила Мэтти, что ей известно о соседней комнате.

– Похоже, это чулан, – ответила она. – Мистер Рашли держит там разные ценности.

Это возбудило мое любопытство, и я велела ей поискать в двери какую-нибудь щель. Она прильнула лицом к замочной скважине, но ничего не увидела. Я протянула ей ножницы – мы обе хихикали, как дети, – и, проработав минут десять, она проковыряла в панельной обшивке отверстие достаточно большое, чтобы в него можно было заглянуть. Она опустилась на колени перед ним, но минуты через две обернулась, разочарованно произнеся:

– Там ничего нет. Обычная комната, очень похожая на эту, с кроватью в углу и драпировками на стенах.

Я почувствовала себя едва ли не оскорбленной, ибо из-за своей глупой романтичности надеялась обнаружить там груду сокровищ. Я велела ей прикрыть щель картиной и принялась за ужин. Однако позднее, когда Джоан пришла посидеть со мной на закате, в сгущавшихся уже сумерках, она вдруг сказала, поежившись:

– Знаешь, Онор, а ведь я спала в этой комнате один раз, когда у Джона был приступ лихорадки, и мне здесь не понравилось.

– Почему же? – спросила я, отхлебывая вино.

– Мне показалось, что я слышала шаги в соседней комнате.

Я посмотрела на картину – щель была хорошо скрыта.

– Шаги? – удивилась я. – Какого рода шаги?

Озадаченная, она пожала плечами.

– Легкие шаги. Будто кто-то ходил в домашних туфлях, чтобы его не услышали.

– Давно это было?

– Зимой, – ответила она. – Я никому об этом не говорила.

– Наверное, кто-нибудь из прислуги, – предположила я, – зашел туда случайно.

– Нет! – покачала она головой. – Ни у кого из прислуги нет ключа. Он есть только у моего тестя, но его тогда не было дома. – Она на секунду смолкла и бросила взгляд через плечо. – Я думаю, это было привидение.

– Откуда в Менебилли взяться привидению? – возразила я. – Дому нет еще и пятидесяти лет.

– Тем не менее здесь уже умирали. Старый дедушка Джона и его дядя Джон.

Она посмотрела на меня блестевшими глазами, и, зная мою Джоан, я поняла, что это еще не все новости.

– Значит, ты тоже слышала эту историю с отравлением, – сказала я наугад.

– Но я в нее не верю, – тотчас подхватила она. – Это было бы чудовищно. Он слишком добр, слишком честен. Я действительно думаю, что это было привидение, дух старшего брата, которого звали дядя Джон.

– С какой стати он стал бы ходить по комнате в домашних туфлях?

Она задумалась.

– Об этом никогда не говорят, – прошептала она наконец, сконфуженная. – Я обещала Джону держать это в тайне, но тебе скажу: он был сумасшедшим, и потому его держали взаперти в той комнате.

Раньше я ничего об этом не слышала и нашла новость просто чудовищной.

– Ты уверена? – спросила я.

– О да! Об этом говорится в завещании старого господина Рашли. Мне сказал Джон. Перед смертью старый господин Рашли вырвал у моего свекра обещание позаботиться о старшем брате, кормить, поить и дать пристанище в доме. Говорят, что для него и соорудили эту комнату каким-то особенным образом, но как именно, я не знаю. Потом он внезапно умер, от оспы. Джон, Элис и Элизабет его не помнят – они были тогда еще совсем маленькие.

– Какая неприятная история, – произнесла я. – Налей мне еще вина, и забудем о ней.

Вскоре она ушла, и вошла Мэтти, чтобы задернуть шторы. Больше в тот вечер ко мне визитов не было. Однако с наступлением сумерек, когда в парке начали ухать совы, мои мысли вернулись к слабоумному дядюшке Джону: запертый в той комнате, он в течение многих лет был пленником своего ума, как я своего собственного тела.

Но утром пришли известия, заставившие меня забыть на время эту историю с шагами в темноте.