Читать книгу - "Ты полюбишь вновь - Марджори Льюти"

— А знаешь, что я тебе скажу, Пип. Про ту большую собаку, помнишь, коричневую, которую ты видел у меня в квартире…

И принялась рассказывать ему всю историю — долго и подробно, не пропуская даже самых незначительных деталей, местами присочиняя, пока наконец Пип не успокоился и даже хихикнул пару раз.

В спальню зашла Матрона и со значением посмотрела на Мэнди. Мэнди бросила взгляд на дверь и увидела, что за ней уже ждут санитары. Пип их тоже увидел. Она почувствовала, как маленькое тельце напряглось, мальчик прижался к ней, краска сползла с его лица, в глазах застыла паника.

Она тоже прижалась к нему щекой и прошептала на ухо:

— Тебя отвезут туда всего на несколько дней, малыш, они подлечат тебя, и твоя боль пройдет. А потом я приеду и заберу тебя на ферму. И ты снова увидишь Болтер.

Пип отрицательно замотал головой, личико его скривилось, он изо всех сил старался не заплакать.

— Не отдавай меня им, — только и смог выговорить он.

Мэнди безнадежно посмотрела на Матрону, и вдруг ее озарило.

— А что, если я поеду с тобой, мой маленький? Мне разрешат поехать с тобой на машине, а я уложу тебя там спать и подоткну тебе на ночь одеяльце.

— А потом ты опять уйдешь. — Он отчаянно цеплялся за ее руку.

Она проговорила не раздумывая:

— А я приду навестить тебя завтра. И послезавтра, и после-после… пока ты совсем не выздоровеешь, и тебя отпустят домой. А потом мы подумаем, можно ли отвезти тебя на ферму.

Матрона одобрительно кивала седой головой, ласково глядя на них.

— Правда? — прошептал Пип.

— Не сойти мне с этого места.

Мальчик прерывисто вздохнул.

— Ладно, — сказал он, успокоившись. — Тогда пускай забирают.

Мэнди не уходила от Пипа, пока он не заснул, и было уже около восьми вечера, когда она вернулась в приют. Матрона накрыла ей холодный ужин в своей гостиной, приятной комнате, выходящей окнами в сад, с яркими малиновыми рододендронами в синих вазах.

— Заезжал сэр Саймон, как ты предупреждала, — рассказывала Матрона. — Я ему все объяснила, и он все понял. Он обещал заехать к твоим друзьям на ферму и сказать, что ты осталась в городе. Но, дорогая, я думаю, тебе лучше самой позвонить им. Наверное, Робин будет очень недоволен?

— Спасибо, Матрона, но я все же напишу. В письме я смогу все подробно объяснить. А по телефону — это так официально.

Матрона улыбнулась:

— Это верно. Ну, делай как хочешь, деточка. Я так тебе благодарна, что ты согласилась остаться. Для Пипа это сейчас так важно. Ты для него — все на свете, Мэнди. — Некоторое время она молча штопала чулок, потом добавила: — Да, если у тебя любящее сердце, приходится переносить трудности, которые это приносит.

Щеки Мэнди разгорелись от удовольствия. Матрона, хотя и добрая, никогда никому не льстила, и такая похвала была редкой в ее устах — и тем более драгоценной.

Мэнди заговорила о другом:

— А сэр Саймон ничего не сказал? Дело в том, что ему ведь пришлось специально заезжать за мной.

— Нет, он не выказал неудовольствия, если ты об этом. Он просил передать тебе, что заберет твой чемодан со старой квартиры и отвезет на ферму. Знаешь, Мэнди, а он весьма интересный человек. Он так восторгался моими розами-первоцветами… в этом году они на удивление рано расцвели. Мне показалось, он человек хороший, добрый, — твердо заключила она.

Матрона всегда быстро составляла мнение о людях, и Мэнди не помнила, чтобы она хоть раз ошиблась. Но «добрый»!.. сэр Саймон Деррингтон — добрый? Казалось, такое определение ему совсем не подходит.

Матрона сменила тему:

— Я приготовила для тебя комнату мисс Смарт, Мэнди. Она как раз уехала в отпуск, тебе там будет удобно. Уверена, она не будет против, если ты возьмешь ее ночную рубашку, и я положила тебе новую зубную щетку.

— О, спасибо, Матрона. — Как здорово иметь собственную отдельную комнату! А она уже приготовилась к тому, что ей выделят кровать в общей спальне. — Можно я пойду в комнату и напишу письма? — Усвоенная с детства привычка на все спрашивать разрешения ничуть не смущала ее, для Мэнди это было совершенно естественным.

Матрона улыбнулась ей теплой, любящей улыбкой:

— Ну конечно ступай. Благослови тебя Бог, Мэнди. Ты добрая девочка.

Пип пролежал в больнице пять дней. И самым ужасным за эти дни было то, что Робин ни разу не написал ей. Каждое утро Мэнди спешила вниз, в вестибюль, в уверенности, что ее ждет письмо. И каждое утро ей приходилось скрепя сердце бороться с разочарованием, когда среди писем она не находила конверта, адресованного ей, надписанного знакомым торопливым, размашистым почерком. Мэнди написала ему длинное письмо в самый первый вечер, вложив в строчки всю свою нежность к Робину, все ласковые слова, которые ей легче было написать, чем произнести вслух. Но он не отвечал, и Мэнди казалось, что этим он словно швырял ей в лицо все ее нежности. Она пыталась придумать оправдания: Робин терпеть не может писать, занят своей новой ролью. Может быть, даже, уехал… может, они делают пробы на натуре или что-то еще? Но мозг сверлила та же ранящая, неотступная мысль: все равно он мог найти время, чтобы написать ей.

Эйлин же ответила на следующий день. Она писала, что все понимает, что, конечно, Мэнди должна сейчас остаться с Пипом. Наконец ей удалось найти помощницу по хозяйству, хотя бы для уборки, но вот что касается готовки… что ж, придется посидеть несколько дней на яичнице с ветчиной! Заканчивалось письмо так: «О Робине не беспокойся. Я за ним присмотрю. Сообщи, когда будешь возвращаться. Дик встретит тебя с поезда».

Мэнди написала ответ, рассказав все новости про Пипа. Ей трудно было удержаться от вопросов о Робине, но тогда Эйлин догадалась бы, что сам он Мэнди не пишет, а этого она допустить не могла.

Дни шли, Мэнди вернулась к своей прежней небогатой событиями жизни в приюте: помогала убираться, иногда мыла посуду, водила младших детей на прогулку в ближайший парк и играла с ними во дворе после вечернего чая, разбирала грязное белье и штопала прохудившиеся вещи… все те же мелкие дела, которые она, как старшая воспитанница, выполняла много лет назад.

Под воздействием лечения Пип выздоравливал с каждым днем. В больнице, где он лежал, очень одобрительно относились к посещению больных детей, поэтому Мэнди могла проводить с ним много времени. Матрона с воодушевлением заявляла, что присутствие Мэнди. сотворило с Пипом чудо. Когда мальчика выписали, он выглядел намного крепче и веселее, чем обычно.

Они вернулись в приют в среду днем, и, к невероятному огорчению Пипа, его опять немедленно уложили в постель.

— Завтра сможешь вставать, — пообещала ему Мэнди, складывая на тумбочке в аккуратную стопку книжки и комиксы, которые прислали ему в больницу другие дети.