Читать книгу - "На поверхности - Серена Акероид"

Я не пыталась сделать ничего подобного с тех пор, как практиковала это умение с бабушкой, и даже тогда мой дар был скуден по сравнению с ее.

Жар в моих руках возник так резко, что заставил меня откинуться на спинку кресла. Глаза Луизы широко распахнулись, она смотрела на меня, на мои яростные движения, и я почувствовала, что сквозь дымку лекарств, окутывающих ее сознание, каким-то образом привлекла ее интерес.

Или что-то еще.

Ее внимание было сосредоточено на моих руках. Как будто видела то, чего не видела я.

Бабушка сказала, что между живыми и мертвыми существует завеса… Неужели Луиза уже переступила через порог? Не поэтому ли она видела пылающую во мне энергию?

Я прикусила губу при этой мысли. То, что Луиза была близка к смерти, я почувствовала едва войдя в дом. Но был ли смысл тратить энергию на исцеление, если смерть была от нее в нескольких шагах?

В последний раз, когда бабушка исцеляла человека, она несколько недель лежала в постели.

Словно чувствуя мои колебания, на заднем плане душераздирающе зарыдала Эмма, и этот плач пронзил меня, как ничто другое.

Он ударил прямо в сердце и я, прерывисто вздохнув, снова потерла руки.

— Боже, как бы мне хотелось видеть в последний раз как это происходит не в семь лет, — пробормотала я себе под нос, потянувшись к руке Луизы.

Она склонила голову набок.

— Что ты делаешь, Теодозия? — Ее рот был таким сухим, что слова, казалось, прилипали к губам.

— Не знаю, — хрипло сказала я, — но постараюсь облегчить твою боль.

— Как? — Ее глаза закрылись от слабости, которая выглядела еще более болезненной. — У тебя есть наркотики?

Я покачала головой, хотя Луиза не могла этого видеть, и, потянувшись, схватила ее за руки. В ту секунду, когда наши пальцы соединились, и жар внутри меня, жар, которого я почти не чувствовала, передался ей, Луиза удивленно дернулась, а затем издала долгий низкий стон.

Бабушка делала это несколько раз, и исцеляя людей никогда ничего не произносила. Никогда не бормотала молитву, только терла руки и хрустела костяшками пальцев…

Черт! Я забыла хрустнуть костяшками пальцев.

Было ли это ключевым моментом?

Прежде чем я успела серьезно забеспокоиться, боль хлынула в меня из места, где соединялись наши руки. Луиза начала корчиться на кровати с такой мощью, такой энергией, которая, я знала, была выше ее возможностей, задыхаясь так, словно у нее припадок. Ее руки цеплялись за мои с огромной силой, на которую она точно не была способна. Черт, она стала сильнее, чем когда я только вошла в комнату

Но эти дергания не были улучшением, не так ли?

Все, что я знала, это то, что мое тепло должно было проникнуть в нее. Оно исцеляло там, где могло, восстанавливало где могло, оставляя меня холодной. Холодной как камень.

Я не ожидала этого.

На самом деле, какая-то часть меня даже не была уверена, хочу ли чтобы это сработало! Я просто делала то, что делала бабушка, потому что боль Эммы была невыносимой.

Из Луизы вырвался резкий крик, и я осознала, что погружаюсь в себя, пытаясь выдержать ту боль, которую причиняло мне это исцеление, и заставила себя сосредоточиться. Боль была такая, будто под моей кожей бегали огненные муравьи, которые жалили и кололи, словно их крошечные лапки были иглами. Мучения по своей жестокости были невероятными, и я едва держалась, терпя только ради Луизы и пытаясь сделать так, чтобы бабушка гордилась бы мной. Она делала такое так много раз, отдавая себя с частотой, которая преждевременно свела ее в могилу. Крик Луизы, привлек мое внимание, и я вздрогнула, увидев, как простыни пропитываются влагой.

Она обмочилась?

Я не знала, что делать, куда смотреть, но неожиданно Луиза отпустила мои руки, и прижав их к лицу, повернулась на бок.

В ее движениях появилась энергия, и я задумалась, а не сработала ли эта попытка, но Луиза обмякла на кровати, совершенно лишившись сознания.

Во мне заговорил страх.

Что если она умерла?

Что если я просто…

Я моргнула, смотря на Луизу и на жидкость, пропитавшую прикрывающие ее простыни. Это случилось, не так ли? Сюда заглянула смерть?

Что я натворила?

От страха пересохло во рту. Поднявшись на ноги, наклонилась над Луизой. Двигалась ли ее грудь? Если да, то движение было настолько слабым, что я не могла понять, дышит ли она. Накатила паника.

Наклонив голову, я прижалась ухом к ее рту, надеясь почувствовать дыхание.

Его не было.

Губы задрожали, во мне начал кружиться ужас.

Неужели я убила ее?

Меня наполнил такой ужас, которого я никогда раньше не чувствовала. А я знала, что такое ужас. Ужас от потери одного родителя, затем другого, а затем и бабушки. Трех человек, которых любила, и все в кратчайшие сроки.

Ужас от того, что ты оказываешься в приюте, за которым следует череда приемных семей, и там всем на тебя плевать.

Дрожащая и испуганная тем, что я причинила вред Луизе, хотя это не входило в мои намерения, я выскользнула из комнаты. Было стыдно бежать, но что за это со мной сделают?

Отправят в колонию для несовершеннолетних?

Я не хочу туда идти.

Там я не смогу плавать.

А Адам?

Я никогда его больше не увижу.

Мое сердце трепетало в груди. Я проскользнула в свою комнату, прижалась спиной к двери, пытаясь отразить все, что могло бы попытаться проникнуть внутрь.

Медленно оседая по дереву, я села на пол. И когда мое тело сложилось, а лоб коснулся колен, я провалилась.

Пришел холод.

Меня охватил сильнейший озноб, тот тип холода, который может убить человека.

Я находилась в душном Бостоне в разгар ранней весны, но чувствовала себя так, будто попала в метель в Монтане.

Зная, что если останусь на полу, то замерзну без одеяла, я поползла к кровати. Было больно. Руки болели, кости тряслись от ледяного озноба, пронизывающего с головы до ног. Я чувствовала себя одним большим пульсирующим комом снега.

Путь до кровати был кошмарным, и добравшись, я упала в постель, натягивая на себя пуховое одеяло, чтобы оно укрыло от надвигающейся бури, а затем потеряла сознание.