Читать книгу - "Принцесса викингов - Симона Вилар"

Она вдруг шумно всхлипнула, потом задумалась, вздыхая. Так они и сидели в тишине, поглощенные общими воспоминаниями. И это молчание вновь сблизило их.

– Оставайся со мной, Сезинанда, – сказала наконец Эмма. – Твой Беренгар – мой страж, ты же станешь моей дамой и помощницей.

Сезинанда отерла слезы краем головного покрывала и улыбнулась.

– Как могу я отказаться, Эмма! К тому же это большая честь. Знаешь ли ты, как величают тебя в Руане? Принцесса Нормандская! Но не стоит больше ворошить прошлое! Честной крест, сейчас все по-другому, о другом и думать надлежит. У меня будет дитя… Но не шутила ли ты, уверяя, что не любилась ни с Ролло, ни с Атли?.. Ведь с младшим из братьев вы и почиваете в общем покое.

Когда же Эмма подтвердила сказанное, Сезинанда взглянула на нее с едва скрываемой жалостью.

– О, Эмма! Знала бы ты, чего лишаешь себя по своей же воле!

Девушка молчала. В ее памяти смутно всплывало то нестерпимо острое и волнующее ощущение, которое она испытала, когда Ролло осыпал ее поцелуями в недрах пещеры друида Мервина. Однако гораздо реальнее было то волнение, какое она испытывала и сейчас в присутствии Ролло. С Атли все обстояло совсем иначе. Сезинанда же говорила о том, о чем они шептались еще детьми, подсматривая за влюбленными парочками или бегая дразнить молодоженов после брачной ночи. Но после разгрома аббатства для Эммы все это умерло, и надолго.

Несколько недель спустя Сезинанда родила крепкого, горластого мальчишку. Беренгар устроил по этому поводу грандиозную попойку, а в монастырь Святого Мартина отдал богатую золотую чашу, чтобы отблагодарить Бога христиан за его милость. К удивлению Эммы, Сезинанда дала сыну имя Вульфрад, и Беренгар, ничего не ведавший о ее прошлом, не возражал, заметив лишь, что сам он намерен звать ребенка Ульв – на норманнский лад. Сезинанда просила Эмму стать крестной матерью ребенка, и та одарила крестника богатыми подарками, которые предоставил ей Атли, ибо у самой Эммы, хоть она и жила в достатке, ничего своего не было. Сезинанда не могла не догадываться, от кого исходят все эти щедроты.

– Если бы он не был язычником, то лучшего крестного для моего малютки и представить нельзя. Как добр и благороден господин Атли!

В ее словах крылся намек. Эмма знала, что могла бы настоять, чтобы младший из братьев принял крещение, но вовсе не желала этого. Слова о том, что ей не хотелось бы рассорить братьев, были всего лишь уверткой. Поэтому крестным отцом сына Беренгара стал старый кузнец Одо из Гилария, отец Вульфрада, взятый в плен норманнами. Разбогатевший и выкупивший себя из рабства, он так и остался жить в Руане. Старый кузнец уронил скупую слезу, когда нового Вульфрада погружали в серебряную купель…

– Ты говорила, что собираешься пойти к Одо с делом, – напомнила Сезинанда, приближаясь к застывшей с веретеном Эмме. – Не откажи захватить меня с собой.

Она стояла перед Эммой, пышущая здоровьем, улыбающаяся, располневшая. «Для большой любви нужна большая женщина», – говаривал Беренгар, и сейчас Сезинанда как нельзя более соответствовала его вкусам. Ровесница Эммы, она казалась гораздо старше ее. Широкий пояс из прекрасно выделанной кожи охватывал ее живот, с бедра свисала связка ключей – отличительный знак супруги и хозяйки дома у викингов. Платье из плотного сукна украшала обильная вышивка, обруч на лбу удерживал белое покрывало, достигавшее пола и расшитое по краю блестящим шелком. Рядом с Эммой Сезинанда казалась знатной госпожой и держалась с должным достоинством.

– Нетрудно угадать, о чем задумалась Птичка, – уперев руки в бедра и вновь улыбаясь, промолвила Сезинанда. – Вся ее печаль оттого, что великий викинг Ролло не нанес визита невесте его брата.

Она хихикнула в ладонь.

– И хоть я жду не дождусь, когда придет час устлать душистыми травами твое брачное ложе, видит Бог, из этих двоих я бы тоже выбрала старшего.

Эмма со вздохом отложила веретено, по привычке пропуская мимо ушей слова Сезинанды.

– Я вижу, ты готова. Если так, мы прямо сейчас отправимся к Одо.

Несмотря на то что погода стояла ясная, а золото листьев соперничало с промытой бирюзой неба, воздух был довольно холоден. Эмма щурилась – в глаза били блики солнца, отраженного на медных шпилях – и прятала руки под темной меховой накидкой. В городе ей нечего было опасаться – на невесту брата конунга никто не осмелился бы поднять руку. Кроме того, повсюду хватало стражников, следивших за порядком, не говоря уже о двух викингах с копьями на плечах и широкими мечами у пояса, повсюду следовавших за нею.

На пустыре за мостом, где вчера пировали викинги, только груды костей и остывшей золы напоминали о прошедшем празднике. Теперь здесь толпились торговцы, заключая сделки, а обогатившиеся в походе воины Ролло, не торгуясь, покупали, что кому приходилось по вкусу. Золото ненадолго задерживалось в их кошелях, и поэтому в мирную пору Руан кишел купцами из других областей Франкии. Здесь можно было услышать не только фризский говор, но и бретонский, парижский, луарский. В порту кипела работа – скрипели вороты, лязгали цепи, напрягаясь, гудели канаты, бочонки, мешки и тюки громоздились на палубах. Над ними с криком разрезали воздух чайки. Время от времени от причалов, грохоча по бревенчатому настилу, отъезжали тяжело груженные повозки. У края воды смолили лодки, и черный дым, клубясь, поднимался от костров к ясному небу. Здесь Эмма заметила Атли, наблюдавшего за разгрузкой одного из судов, и помахала ему рукой.

От пристани доносились запахи смолы и соленой рыбы, в рыжей воде Сены колыхались темные корабли викингов: легкие драккары и более тяжелые, снабженные палубой кнорры. Медлительные мохноногие кони влекли к мельнице баржу с зерном. Мельница шумела, мелькая широкими лопастями обомшелого колеса. Рядом с запрудой тянулись деревянные мостки малой пристани, куда причаливали плоскодонные барки рыбаков. Слышался смех прачек, стук их вальков, немного в стороне пылал костер, где братья-бенедиктинцы в темных рясах готовили похлебку для бедных. Нищие толпились вокруг, жадно вдыхая запах пищи; хрипло мяукали, дожидаясь нечаянной подачки, бродячие коты, путающиеся под ногами звенящих кольчугами рослых викингов.

Теперь Эмма многих из них знала в лицо и по имени. Она сдержанно отвечала на приветствия, и тем не менее ей нравилось читать восхищение в глазах мужчин. Что ж, она под защитой и ей нечего опасаться, а их внимание только бодрило ее. Она отбрасывала за спину капюшон, подставляя солнцу сверкающую огнем волну рыжих волос.

Эмма не любила посещать рынок невольников, располагавшийся за мельницами. Вид измученных людей приводил ее в уныние, а запах покрытых застарелой корой грязи тел вызывал отвращение. Она огибала руины квадратной башни, камни которой частью пошли на восстановление моста, и сворачивала в узкую улочку, уводящую в глубь городских кварталов. Здесь было не менее людно, чем у реки. Стайки псов и детей сновали между прохожими; гогоча, пробирались к реке гуси, погоняемые горбатым рабом в ошейнике. Дребезжали горшки, горой наваленные в повозке, влекомой маленьким черным осликом. Скрипели колеса, из открытых окон харчевни доносились голоса бранившихся женщин, вылетал клубами чад прогорклого масла и жар печей. Телохранителям Эммы приходилось расталкивать прохожих, расчищая ей путь. Под ногами гремели доски, которыми, по норманнскому обычаю, была вымощена улица. Крытые соломой жилища норманнов со стенами из расщепленных бревен, вбитых стоймя, соседствовали со старыми каменными постройками франков. Ныне лишь в немногих домах пришельцев в соломенных кровлях сохранялись закоптелые отдушины для выхода дыма. Большинство норманнов, разбогатев в походах, обзавелись каминами с дымоходами, а также могли позволить себе такую роскошь, как окна, где в переплеты были вставлены листки слюды, куски промасленного холста и даже стеклянные шарики, весело блестевшие в лучах солнца. В некоторых прежних церквях и монастырях поселились норманнские ярлы, но большая часть их была возвращена христианам, над их кровлями вновь были водружены кресты, кое-где заново позолоченные. Подчас среди пестроты городской застройки можно было увидеть портик, уцелевший с римских времен, широкие мраморные лестницы, на ступенях которых восседали закутанные в плащи варвары, играя в шашки или, на франкский манер, затевая петушиные бои. Но за прекрасными античными колоннами, потрескавшимися и со следами копоти, часто виднелась грубо обмазанная глиной стена с завешенным сырой шкурой квадратным входом. Изгороди большей частью были невысоки, и не составляло труда заглянуть в любой дворик, где тянулись капустные гряды, играли дети, женщины белили холсты. Кое-где у входа в жилье болтались подвешенные за задние ноги овечьи туши со вспоротым брюхом – жертва семейства своим богам. Однако главное святилище норманнов находилось за рекой, в стороне, противоположной той, куда направлялась Эмма.