Читать книгу - "После грозы - Сюзан Руа"

Карл отпускает мою руку и идет к палате брата, но почему-то опять останавливается у двери. Может, не хочет беспокоить мать или же страшится зрелища, которое ждет его с той стороны? Бренда выглядывает в коридор и делает ему знак войти. Вместе они исчезают в палате, а мне остается лишь надеяться, что их голоса пробьются в сознание Алекса.

Рядом беззвучно появляется Жан. Он смотрит на огни города, как это только что делал Карл. Думаю, Жан просто хочет напомнить мне о том, что он рядом, – на случай, если у меня появится желание с кем-то поговорить. Но мне сейчас не до того: я молюсь.

Не проходит и пяти минут с того момента, как Карл вошел в палату, – над дверью загорается лампочка. У меня обрывается сердце. Это значит, что-то случилось. Ноги реагируют раньше, чем голова, и я бегу туда. Но медсестры не пускают меня в палату, и я издалека вижу, как тело моего нареченного содрогается в конвульсиях. В комнату входят какие-то люди, а меня и членов семейства Эванс, наоборот, прогоняют. Я смотрю попеременно то на Бренду, то на Карла, ищу хотя бы тень надежды.

– Что случилось? – в страхе спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Карл со слезами на глазах.

– Он просто начал… всем телом… неожиданно…

Жестами Бренда пытается изобразить, что же случилось с Алексом. Мне становится очень страшно. С тревогой в голосе я продолжаю их расспрашивать:

– Он очнулся? Он хоть что-нибудь сказал?

– Нет.

Ответ Бренды звучит категорично. Я закрываю глаза и снова молюсь: Алекс обязательно должен вернуться, должен с нами поговорить! Пробую заглянуть в окошко на двери, но кто-то задернул шторку. Может, Алекс пытается вернуться к жизни? «Алекс, вернись! Ты не можешь вот так умереть!»

Мы стоим не сводя глаз с двери и ждем, когда выйдет кто-то из докторов и скажет, что с Алексом все в порядке. Ожидание кажется бесконечным. И никто из нас не решается отлучиться.

Минут через двадцать из палаты наконец выходит врач. Он еще не заговорил, но по выражению его лица я понимаю, что все мои надежды пошли прахом.

– Мне очень жаль. У пациента началось кровотечение, и мы не смогли его остановить. Летальный исход…

Я чувствую на себе взгляды Карла и Бренды. Поняли они, что сказал доктор, или нет? Услышать это один раз – уже страшная боль, но тут Бренда задает вопрос по-английски:

– Что? Он… он умер?

Крик формируется у меня в груди, но я вдруг понимаю, что потеряла голос. Чувствую, как кто-то обнимает меня за шею. Но я не хочу оборачиваться и встречаться с ним взглядом, кто бы это ни был. Я отодвигаюсь, хочу уйти, борюсь с желанием упасть на пол и умереть на месте. Доктор все еще рядом, но, когда он отвечает Бренде, мне кажется, что его голос доносится с другого конца земли. Они попытались прооперировать Алекса, и он не выжил. Никто не произносит это слово на моем родном языке, но от этого ничего не меняется: Алекс умер. Его больше нет. И никто не знает, где он теперь. Я чувствую, как силы меня покидают, и всхлипывания Бренды эхом отдаются в моей голове, отчего мне становится еще хуже. «Алекс, как же так?»

Я нащупываю стенку, хотя ноги ведут меня совсем в другую сторону. Мне хочется остаться в одиночестве и поплакать, но все следуют за мной, словно я куда-то их веду. Жан поддерживает меня, пытается приобнять, но я сопротивляюсь и отталкиваю его изо всех сил. Не хочу, чтобы ко мне прикасались, не хочу слышать о том, что Алекс умер! Не хочу, чтобы он был мертв! Чтобы избежать чьих бы то ни было объятий, я падаю на стул, закрываю глаза и скрючиваюсь, как моллюск в раковине. До меня долетают голоса, они стараются удержать меня в этом мире, где у меня больше ничего нет.

– Шарлотта! Это пройдет… – твердит голос Карла по-английски.

Его слова задевают меня за живое, и я поднимаю голову, чтобы смерить его злым взглядом и крикнуть:

– Нет! Не пройдет! Никогда не пройдет!

Он присаживается на соседний стул, проникает в мою раковину, чтобы меня обнять, шепчет свое бесконечное «Это пройдет!», и до меня вдруг доходит, что он пытается сказать: не надо прятаться; плакать – это нормально.

«Алекс, что ты наделал? Зачем ты именно в этот вечер сел на мотоцикл? Как мне теперь без тебя жить?»

Я лежу не шевелясь под грудой простыней, на которых мы с Алексом занимались любовью. Вставать не хочется. Не хочется видеть чужую печаль, думать о том, что нужно сделать. Но выбора у меня нет. Громкий звук выводит меня из оцепенения. Карл и Бренда в кухне… И зачем я только согласилась переночевать в квартире Алекса? Могла ведь поехать к себе. Сейчас мне больше всего хочется остаться наедине с собой, в своей постели, и предаться мрачным мыслям. И так ли уж нужно вставать? Как хочется замереть и забыть обо всем на свете! Но унынию ничего не стоит проникнуть и под одеяло… Я отбрасываю его к ногам и вытаскиваю себя из постели. Все равно заснуть уже не удастся.

Убираю постель и одеваюсь я долго. С тех пор как Алекса не стало, я все делаю медленно. А может, это потому, что мне не хочется общаться с его родственниками?

Стоит мне появиться в кухне, как внимание Бренды и Карла переключается на меня.

– Кофе? – предлагает Бренда и тянется за кувшинчиком.

– Да, спасибо.

Кофейный аромат наполняет помещение. Я смотрю на часы и понимаю, что мне понадобилось около часа на то, чтобы выйти из спальни. Время становится величиной относительной, когда нас уже ничего не ждет… Я беру свою чашку и усаживаюсь на стул. Внезапно накатывает головокружение, но я пытаюсь справиться с ним и подношу руку ко лбу:

– Столько еще нужно сделать…

– Не волнуйся, мы тебе поможем, – по-английски отвечает мне Бренда.

Мать Алекса и его брат не очень хорошо говорят по-французски, но у меня приличный английский, так что мы свободно общаемся.

Я киваю, но, честно говоря, мне не понятно, чем Бренда может мне помочь. Единственное, что приходит в голову, – нужно оповестить всех о случившемся. У меня на это совершенно нет сил. Как я смогу вынести чужую боль, когда мне самой больно? Чтобы хоть чем-то занять руки, я звоню Жану, и он обещает, что мы сделаем «все, что нужно» вместе.

Когда я кладу трубку, в кухне воцаряется тишина. Родные Алекса смотрят на меня со слезами на глазах, и это невыносимо. Им хочется хоть чем-то занять себя, прогнать мрачные мысли, сделать что-нибудь, чтобы забыть о том, что Алекса больше нет. И я теперь – предводитель племени, верховодить которым у меня нет ни малейшего желания.

Я встаю и после недолгих поисков беру в руки телефонный справочник. Из последних сил набираю номер похоронного бюро. Мой голос сам, без моего участия, отвечает на вопросы служащего: в какой Алекс больнице, сколько ему лет, причина смерти. Я записываю время предварительной встречи на клочке бумаги и, глотая слезы, нажимаю «отбой». Моя кофейная чашка пуста. Я даже не заметила, как все выпила. В голове вертятся вопросы моего недавнего собеседника. Был ли Алекс приверженцем какой-либо религиозной конфессии? Верил ли в Бога? Желаю ли я провести панихиду по католическому обряду? Как будто я знаю, что отвечать… Когда тебе двадцать четыре, задавать такие вопросы жениху просто не приходит в голову!