Читать книгу - "Сильверсмит - Л. Дж. Кларен"

выкинуть из себя всеобъемлющие воспоминания, если заполнить пустоту больше нечем?

Полтора года назад я очнулась без памяти о первых семнадцати с половиной годах своей жизни. Я упала в подвале и ударилась головой, с тех пор чувствуя себя чистым листом пергамента, ожидающим чужой истории. К несчастью для меня, кровь была самым ярким пятном на этом листе. Тот повторяющийся кошмар был не просто сном, а одним из немногих воспоминаний, которые я носила против воли. Ужасом, который никогда не забуду, как бы ни старалась.

Каждый раз, когда он возвращался, я вновь ощущала тот саднящий горло вопль, который вырвался из меня, когда я обнаружила тела моего отца и пятилетнего брата — Филиппа и Оливера Голд2.

Я видела лишь последствия. Девять месяцев спустя после пробуждения без памяти я нашла их в родительской постели: глаза закрыты, словно спят, без единого намека на страх. Ни складки тревоги на лицах. Ни синяка на телах. Ни признака борьбы. Либо все произошло слишком быстро, и они умерли, так и не осознав, что случилось, либо кто-то нарочно положил их так, чтобы я нашла.

Порезы на их шеях были глубокие, ровные. Оставленные мне — жутко спокойные. Милосердная казнь.

А на их торсах сквозь рубахи проступила кровь от вырезанных крестов. Знаки? Или мишени? Что это — я не знала.

— Двигайся!

Чье-то тело, куда больше моего, ударилось в спину и вытолкнуло меня из воспоминаний в настоящее. Острые камни прорезали ткань штанов и кожу ладоней, когда я упала на четвереньки. Я слишком увязла в собственных мыслях, чтобы заметить напавшего, да и это не имело значения, его уже и след простыл, а у меня не было ни сил, ни умения защититься.

Я поднялась — не без еще пары грубых толчков и злых взглядов со стороны прохожих. Окинув взглядом рынок, я смирилась с решением возвращаться домой. Цены на табличках говорили сами за себя: не меньше трех-четырех монет. Ни один хозяин лавки не выглядел добрее того, что предлагал мне… иную оплату.

Если успею вернуться до темноты, значит, сегодня хотя бы не умру.

Я содрогнулась. Умереть сегодня или через пару недель — вот выбор, что оставили мне боги. Если бы только они снизошли и потратили свою магию на помощь голодным и никчемным.

Обратная дорога заняла у меня пять часов вместо четырех. Каждый шаг — раз в секунду, и я считала их. Сбивалась со счета и начинала заново. И снова. И снова. Этот монотонный отсчет стал мысленным дублером тяжелых шагов. Считать их было единственным отвлечением от грызущей боли в ступнях, икрах и бедрах. От волдырей, лопнувших на щиколотках. Все болело, и приходилось изо всех сил делать вид, что я не зря обрекла себя на эту пытку.

Наконец над голыми деревьями показалась знакомая потемневшая труба каменного дома. Я рванулась вперед, вдыхая морозный воздух, каждый вдох был вызовом.

Прежде чем войти, поплелась в сарай проверить кур. Чтобы открыть выцветшую дверцу, пришлось навалиться всем голодным, дрожащим телом.

Пенни встретила меня гортанным кудахтаньем.

— Знаю, девочка моя, — всхлипнула я, подхватив пустеющее ведро с кормом и разбросав горстку по полу. Экономить было жизненно важно, чтобы куры дожили так же, как и я. — Идите сюда.

Я сняла с гнезда сначала неохотно дающуюся на руки Дейзи, потом Пенни, опустила их на холодный пол сарая, прикусила губу и проглотила чувство вины, пока они жадно клевали корм.

— Простите. Я тоже голодная.

С тяжелым вздохом я вышла из сарая и направилась обратно к дому, остановившись лишь затем, чтобы потуже затянуть вокруг шеи потертую зеленую шаль, когда ветер почти сорвал ее с плеч. Под ногами хрустели сухие листья. В начале зимы ветви образовывали плотное переплетение, уходящее в бесконечную даль. Плотный слой мертвого лесного мусора создавал подстилку на земле — убежище для мелких созданий, ищущих защиты от холода. В этом безлюдье была странная, безмолвная красота, но, несмотря на одиночество, как же я иногда жаждала хоть чего-то, кроме этой мучительной тишины.

Слева хрустнула ветка. Я обернулась и увидела, как в лес рванула белохвостая косуля, испугавшаяся собственного шума. Я задумалась, каково это — по-настоящему иметь храбрость бежать на свободу. Задумалась, смогу ли когда-нибудь найти в себе это чувство. Смогу ли хотя бы понять, с чего начать.

Гадкий ветер сорвался с деревьев и ворвался на поляну. Не желая больше терпеть уколы ледяных осколков воздуха, я прибавила шагу.

Наш дом построили родители еще до моего рождения. Хоть сучки в дереве все еще имели махагоновые3 спирали в сосновых бревнах, снаружи он изрядно износился.

Я с облегчением вздохнула, дойдя до двери и толкнув ее. Внутри я стянула со ступней кожаные сапоги и разожгла дровяную печь, чтобы подогреть немного бульона.

Изнутри хижина казалась крошечной, но это был единственный дом, который я знала. Пространство одной большой гостиной было ограничено: уголок с диваном и креслами возле крошечной кухоньки с двухместным столиком, дровяной печью, маленькой раковиной и утепленным ящиком для продуктов. От главного помещения отходили ванная и две маленькие спальни. Немного, но нам хватало.

Я стояла у очага и смотрела на потертый кожаный диван. Бывали ночи, когда я просыпалась и видела, как мать спит на нем, каштановые волосы рассыпаны вокруг головы на подушке.

Сдавленно застонала и протерла глаза костяшками пальцев. Наверное, из-за мучительного чувства вины, из желания наказать себя и разрушить одно из немногих теплых воспоминаний о ней — я вспомнила последние слова, сказанные ею три месяца назад, перед тем как она ушла:

— Я бы отдала тебя, чтобы вернуть моего мальчика. Я устала быть твоей тихой гаванью.

Что ж, нас таких было двое. Я бы с легкостью поменялась с ним местами в ту секунду.

Тяжелый груз в кармане вытянул наружу мрачную сцену из памяти. Я и сама не знала, зачем все еще ношу эту чертову записку. Может быть, чтобы не забыть тот день, как забыла так много другого? Я помнила свинцовый блеск облачного неба, страх, сковавший меня, когда я спускалась по плесневелой, шаткой лестнице в маленький погреб под домом. Колени ныли от гравия, когда я опустилась за тремя коробками с вещами брата.

Через шесть месяцев после того, как отца и Олли убили, я спустилась в погреб за банкой варенья. Обернувшись, заметила уголок маленькой записки с потрепанными краями, выглядывающий из-за двух старых детских книжек Олли. На нем было выведено его имя рукой матери, и я не смогла не прочитать.

Теперь, три месяца