Читать книгу - "Её Сиятельство Графиня - Лика Вериор"

И жила я так, под присмотром нянек да камеристок, в тишине и покое, пока, пару лет тому назад не застала меня другая напасть:

«Высочайшимъ Императорскимъ указомъ даровано графу Владимиру ​Вавилову​ посмертное помилованіе и снятіе всякихъ ограниченій съ него и запретовъ, и къ тому возвращеніе ему правъ, передающихъ наслѣдованіе. Имперія Россійская выражаетъ признательность роду ​Вавиловыхъ​ за пріумноженіе казны государственной и, съ обеспокоенностью, даруетъ графу Фёдору ​Вавилову​ высочайшій бракъ съ нынѣ графиней Елизаветой ​Вавиловой​.»

То есть со мной.

Указ этот, в высшей степени смешной, зачитывать я никакого смысла не вижу, однако же, без всякого сомнения могу сказать, что на мне наш род и прервётся. Даже ради сохранения нашего имени… Нет уж, кузен, молюсь, что ты издохнешь, как и все до тебя, ещё до моего приезда.

Милостивый государь — успев до кончины своей — даровал роду Вавиловых невероятный шанс, не спросив пожеланий. Мне и без того хорошо жилось. Да, в ссылке, позабытой обществом, но этим обществом забытой быть только в радость. Так ли страшна ссылка, когда не каторжничаешь, а поживаешь в усадьбе с видом на море, на мягких постелях и в свободе, только отдалённо от столицы возможной? Не страшна, скажу я вам чистосердечно, а очень даже любима.

И всё же один момент из государева указа нельзя обделить вниманием.

«Бракъ заключенъ, записанъ въ ​церковные​ лѣтописи и расторгнутымъ быть не можетъ. По сему Елизавету ​Вавилову​ приказано вернуть во столицу для соединенія съ семьею съ отсрочкою до достиженія возраста удобного.»

Как пел народ — без меня меня женили, и слава Богу на тот момент мне был только шестнадцатый год, в наш век для брака немодный. Свадебных церемоний я бы точно не пережила — удавилась бы на месте! Вот бы было о чём сплетничать по салонам… А так хоть словно бы и подготовилась, близится моё восемнадцатилетие и чувствую я себя куда более способной к новой жизни.

Отказаться от этого брака? Едва ли я могла. Отец давно почил, связей у нас почти не осталось, а Мирюхины слишком далеко от столицы, чтобы иметь хоть какое влияние. Да и стоило ли напрашиваться на ещё большую немилость? Я положилась на Господа, Он никогда меня не оставит. Да и… глубоко внутри мне хотелось перемен. Чего значительно в своей жизни я могла бы сделать, сидя в четырёх стенах, не имея влияния. А в столице? Возможно, нося вавиловские гербы, я смогу сделать хоть что-то — для семьи, для себя, для людей — что-то значимое.

Шёл уже третий месяц нашего путешествия. Тёплые южные пейзажи, горы, давно сменились промозглыми лесами, бушевала осень и мне оставалось лишь радоваться, что ничто не задержало нас в пути излишне — зиму я бы вряд ли перенесла. Каждый привал Дарья прогревала камни и угли и подкладывала их под моё сиденье, но я всё равно мёрзла и дважды заболевала, что, вкупе с малочисленным, но всё же эскортом, присланным для безопасного конвоя, замедляло нас.

Вавилова. По отцу и… по мужу — как бы мне ни хотелось забыть об этом удручающем факте. А значит, земли по ту сторону витража — мои земли, люди — мои люди, а вся эта грязь, болезни, обесчеловеченность — на моей совести.

Вина за горе каждого увиденного в пути тревожила сердце, дорога теперь казалась бесконечной. Природная моя самопредвзятость не давала мыслить здраво, и казалось, за всю жизнь я не видела ни земель, ни крепостных забытее и печальнее. Хотелось выскочить к ним — к людям — и клясться на коленях, что не знала об их положении, что — ей-Богу! — поменяю их жизни к лучшему, и на то в обмен свою собственную жизнь положу.

Однако разум и воспитанная предприимчивость местами брали верх над драмой, оценивая и густые леса, и богатые поля, и нет-нет, да выложенные крупным камнем или доской дороги, по которым было до ужаса приятно ехать. Я знала, что происхожу из богатого рода, но никогда не могла и мысли допустить о действительной величине этого богатства. Боюсь узнать по приезде, что часть имущества проиграна или пропита, а другая — через подлость и суды отобрана ближайшими соседями.

Впрочем, граф Егор Мирюхин, хозяин и поместья, и ссылочных земель, на коих мне довелось расти, взявшийся заботиться обо мне ещё при жизни батюшки и бывший его добрым товарищем, уверял, что кузен, хоть и никчёмен без меры, а удачлив также — без меры, и умудрился ничего не то что не проиграть, но и приумножить в малой степени, заимев пару усадеб от своих — вероятно бывших — карточных товарищей.

И всё же ни в каком другом направлении состояние Вавиловых Феденька не приумножил, и там, где можно было улучшить положение и арендаторов, и крепостных, всё было ровно без изменений уже не первый десяток лет, лишь налог платился исправно — ежегодно всё больший и больший. Оттого, видимо, и крепостной такого вида, что возделывать нечего без барского указа, а уплата — как с богатых земель, и платит-то кто — не дворянин из золотых коллекций, платит крестьянин — из скудных своих обедов, из добытого с потом зерна, из худой скотины да из пустых карманов — кровью платит.

Темнело, и экипаж мой, прибавляя волнений, набрал скорость. Для всякого путешественника — будь он один или же под охраною, дурным знаком казалось ехать по вечернему мраку. Возничий обещался довести до стоянки вот-вот, но пока мы ехали и ехали, и ничего не предвещало двора для ночлежки или, на худой конец, станции для смены лошадей.

Глава 2

Князь Демид Воронцов

В часе езды до постойного пункта

Негоже было верить в злых духов, что путают дороги и уводят не туда, но Демиду не на кого было грешить — казалось, лишь нечистая может отвратить его от пути, которым он не первый год ездит и знает каждое дерево, каждый овраг.

И вот, смотрите-ка, словно бы заблудился — по его расчётам уже должна бы виднеться стоянка, но то ли туман неосязаемый, то ли дымка потусторонняя никаких огней разглядеть не давали.

Он нервничал. Боялся прибыть в Петербург и с порога встретить весть о смерти отца. Нет-нет, он желал бы знать для начала, прочитал ли тот оставленное на прощание сентиментальное письмо, и — так глупо! — надеялся, что, расчувствовавшись от сыновьей