Читать книгу - "Развод и три босса - Мария Зайцева"

class="p1">Он высокий, такой… словно гора передо мной. Ворот спецовки открывает крепкую шею, с дубленой на вид, загорелой кожей. Борода, даже не борода, а небритость. Не гламурная, а такая… настоящая, мужская. Твердый подбородок, твердая линия губ, крупный нос, глаза… В смешливых лучиках морщинок. Он смотрит на меня внимательно, ничего не говоря, позволяя себя изучать. И сам в ответ изучает.

А мне необходимо потрогать, коснуться его, просто чтоб осознать, что он настоящий, живой… И я на этом свете, а не в шахте лифта…

Я поднимаю ладонь и провожу по колючей скуле пальцами. Пугливо, но настойчиво. Он не препятствует, просто смотрит. И руки на моей талии тяжелеют.

— Ты… Красивый… — говорю я, словно в трансе, — ангел…

— Нихера себе… — бормочет он, криво усмехаясь, — так меня еще не называли… Ты же вроде не упала, с головой всё в порядке, девочка?

И тут я смеюсь. До слез, до всхлипов. Понимаю, что таким образом истерика выливается, стресс… Но это так забавно… Сколько лет меня не называли девочкой? Десять? Пятнадцать?

Он непонимающе хмурится на мое веселье, а затем мягко проводит пальцами по щеке, видно, желая успокоить, привести в чувство.

А я не хочу успокаиваться. И в чувство приходить тоже не желаю.

Наверно, опасность что-то во мне сдвинула, может, последние мозги вышибла, но мне хочется сделать то, что я , в итоге, и делаю.

Привстаю на цыпочки и прикасаюсь губами к его твердо сжатым губам.

Почему-то удивляюсь их твердости, это так странно… У моего мужа, бывшего, пусть он и считает пока по-другому, губы мягкие, полные. Сексуальные…

Он хорошо целовался, мне нравилось.

А этот… Он не целуется совсем. Не отвечает.

Я хмурюсь, останавливаюсь, смотрю на него капризно и грозно. Встречаюсь с удивленным, немного насмешливым взглядом, с досадой прикусываю губу. Это что такое? Почему не хочет отвечать?

Мне это по неведомой причине кажется невероятно важным: получить от него ответ.

И я пробую еще раз.

Опять привстаю на цыпочки, потому что он огромный просто, кладу ладони на царапучие щеки и смело припадаю к твердо сжатым губам.

И в этот раз, о чудо! Он отвечает!

Выдыхает мне в рот, словно сдаваясь, чуть слышно рычит, плечи напрягаются… А в следующее мгновение я понимаю, что бывший муж вообще не умел целоваться! По крайней мере, делал это как-то… Не в полную силу!

Потому что меня сейчас целуют так, словно от этого вся жизнь зависит, словно мы на краю гибели, и спасти может именно этот поцелуй.

Это пограничное , странное состояние.

Ангел завораживает своей настойчивостью, своей силой и полной отдачей, я буквально тону в его эмоциях, которые так ярко транслируются сейчас в действиях.

Ничего не успеваю!

Только подхватываю, только реагирую уже на случившееся.

Ослепительность ванны меняет полумрак помещения.

Под моей спиной – жесткий диван. Я растеряно скольжу руками по кожаной обивке, смотрю только на склонившегося надо мной ангела…

Он упирается огромными кулачищами в диван у моей головы, смотрит серьезно и жадно.

— Пожалеешь ведь… — хрипит он, а грудь так часто и быстро двигается, что становится понятно, сдерживаться ему сейчас крайне сложно. И это подкупает… Он меня хочет, этот огромный ангел-спаситель, этот невероятно привлекательный, невероятно жесткий мужчина… Хочет, но оставляет последнее слово за мной.

И я его говорю:

— Не пожалею.

И тянусь к его шее, сама.

Хочу поцеловать, прижаться, опять ощутить этот аромат, смесь озона и металла, хочу его губы, его вкус свежий и одновременно острый, всего его хочу!

Это помешательство, какой-то бред… Но если меня сейчас остановят, если мне помешают, клянусь, я кого-нибудь убью!

Ангел становится на колени надо мной и снимает через голову спецовку, даже не расстегивая ее.

И я замираю, залипая на огромной, совершенно шикарной груди, покрытой негустым волосом, с мощными, проработанными мышцами, скольжу взглядом ниже, по каменному даже на вид животу, к ремню на брюках…

Возвращаюсь обратно: на плечах татуировки, причем, не современные, тщательно выверенные, брутально-выхолощенные. Нет, у него старые татухи, явно армейского производства: скалящийся тигр, крест мальтийский, увитый розами и плющом… Он невероятен просто в этой своей небрежной мощи, ненавязчивой , истинно мужской шикарности…

Я хочу сказать ему это, восхититься, но не успеваю.

Он опускается на меня и снова целует, мгновенно выбивая из головы все слова, в том числе и восхищенные.

В мозгах становится пусто-пусто, как в барабане, и только звон с гудением преследуют: когда он стягивает с меня футболку, все звенит. Когда рвет пояс джинсов, гудит.

Когда раздвигает ноги, смотрит и счастливо матерится, явно довольный тем, что видит, словно барабаны тревожные бьют внутри.

Бам-бам-бам…

Со своей одеждой он справляется мгновенно.

Я не успеваю толком оценить доставшийся мне размер орудия для удовольствия, как сполна ощущаю его… И прямо вам скажу… Очень сполна. Чересчур сполна!

Так сполна, что невольно выгибаюсь и жалобно выстанываю свой протест:

— Ой-й-й-й… Большой… Какой…

— Прости, малышка, — хрипит он, чуть выходя и уже по-другому, мягко и плавно, погружаясь обратно, — прости… Я сам охренел…

Ну да, правильное слово… Охренел… И я… Охренела… И… Ох…

Очень большой… И, наверно, это даже больно… Хотя… Нет… Или да? Или нет… Или да? Нет. Определенно, нет.

Когда я успела так возбудиться, что вообще не скромный размер моего ангела помещается полностью и мало того, вполне легко скользит, все ускоряясь и ускоряясь, не знаю.

Может, когда разглядывала его, такого жесткого, такого серьезного, только что , в ванной?

Или еще до этого, когда нес меня, легко-легко, на руках, оберегая от всего мира, укрывая собой?

Да разве это важно?

Главное, что первый момент боли быстро проходит, и дальше… дальше я только сдержанно, а затем и несдержанно визжу в такт каждому мощному удару его тела. Визжу и обнимаю его руками и ногами, не в силах сдвинуться. Да от меня и не требуется никакой инициативы, у него ее за глаза!

Горячий, жесткий, какой-то невозможно железный, он похож на машину, неутомимую, но не бесчувственную. Он постоянно что-то говорит, в основном, нецензурное, но определенно восхищенное, постоянно трогает меня, целует, беспорядочно и жадно, везде, где удается достать… И двигается, двигается, двигается, найдя