Читать книгу - "Высшая степень обиды - Тамара Шатохина"

– Паша, а когда ты будешь меня выписывать? Можешь пока не выгонять?

– Куда выгонять? С дуба рухнула? – ровно поинтересовался мой лечащий, нервно проводя рукой по гладко выбритой коже головы. Потер лоб, поправил полы белого халата и виновато отвел глаза.

– У меня, вообще-то… неважные новости. Это я о твоем драгоценном здоровье.

– Ну, тогда ладно, – успокоилась я, расслаблено откидываясь на подушку – значит, со стационара не выпрет. И это хорошо. Потому что мне нужно где-то переждать, затаиться, как в игре в прятки. В надежде, что тут меня не найдут, и в итоге я не проиграю, а может даже и «победю»… где-то так. Понятно, что совсем не смешно и похоже на детский сад, но уж как есть.

– Конечно – «ладно», просто прекрасно, – проворчал Паша, возвращаясь ко мне взглядом: – Особенно если два года вдумчиво подбираем препараты, а на выходе – серьезный гипертонический криз. Ты знаешь, что в Европе недавно пересмотрели референсные нормы АД в связи с увеличением сосудистых катастроф? Теперь до шестидесяти пяти действует единая, и это сто двадцать девять на восемьдесят, солнце. В твои года сто пятьдесят на девяносто пять на постоянной, практически, основе, это, мягко говоря… И скачки за двести.

– Очень редко, Паш.

– Да… Но тошнота, рвота, головные боли, плывущее стекло перед глазами… при злокачественной гипертензии всегда происходит поражение таргетных органов. Первичная форма опосредована как раз генетикой или образом жизни… я пока не ставлю ее тебе. Но первый звоночек получился очень убедительным. Не кажется?

– Я смотрела возрастные таблицы – врешь ты, не краснея, – вяло попыталась я защититься от диагноза.

– И в интернет нужно ходить с умом. Так, значит… учитывая, что наследственность проявилась рано… В таких вот индивидуальных случаях допускаются отклонения в определенном диапазоне. Для тебя это где-то сто тридцать на девяносто. Но у нас не получается держать, Зой… И знаешь, какие болячки (из самых распространенных, само собой) лично я считаю самыми страшными? – подался он ко мне.

– Затрудняюсь, Паш. Я так рак и инфаркт, а ты… – слабо улыбнулась я, пытаясь привнести в наш разговор каплю юмора: – Может, как все мужики – эректильную дисфункцию?

– Нет, сейчас я серьезно, – не повелся доктор, – онкология убивает быстро или излечивается. Инфаркт? Опять же – или исход летальный, или человек поднимается на ноги. Нет… это сахарный диабет и артериальная гипотензия. Потому что они чаще других приводят к тяжелой инвалидности, почти полной недееспособности, которая может длиться годами. Когда человек всерьез мечтает о смерти, а близкие – о его уходе, как о высшем милосердии… и для себя в том числе.

– Мама твоя?

– И мама… тоже, – опять нервно потер он идеально выбритый череп, – может, потому и страшно так, что через себя все.

– Давай, Паш, я прониклась и понимаю, что все серьезно, – вздохнула я, наблюдая за капельницей: – Что там еще?

– Держать в рамках, воздействуя препаратами, не получается… – повторил он, – при том, что ты ведешь относительно здоровый образ жизни, нет лишнего веса, и даже ушла из профессии, исключив нервотрепку. Значит, всего этого недостаточно и нужно зайти с другого конца.

– И…? Говори уже.

– И… я предлагаю менять климат, образ жизни… мы еще поговорим об этом. Учитывая последние события, мера необходимая становится мерой вполне себе возможной. Подумай – куда? Чтобы не резко… резко нельзя. Максимум – северо-запад.

– Домой… куда еще? То есть – к маме, – уточнила я, и трусливо поинтересовалась: – А ты все это наговорил мне, и так просто отпустишь?