Читать книгу - "Красота в наследство - Ольга Сенько"

Как правило, после бурных событий должна наступать передышка. Ирина медленно приходила в себя. Она не была сломлена, знала, что делать дальше, как выбраться из этого кошмара. А самое главное — убеждена, что нашла наилучший выход. Родов она не боялась. Это, как известно, процесс физиологический, то есть нормальный, запрограммированный самой природой. Женщина, в принципе, может родить и сама, без посторонней помощи. Примеров достаточно, а в себе она была уверена. Боли не боялась, по натуре была терпелива. Точка в известном предложении поставлена ею еще не была. Она все чаще подумывала о том, чтобы родить как-нибудь тихо на этой даче и сделать что-нибудь с ребенком. Слово «убить» в голову не приходило, и это «что-нибудь» выглядело туманно. Была ли она на это способна или нет, так и осталось неясным, потому что тот, кто ей раньше помогал, стал мешать. При Женьке нечего было и строить такие планы. Он появлялся на даче так часто, как только мог. Еле-еле сдал сессию, а уж в каникулы торчал безвылазно, превращаясь невольно из защитника и покровителя в сторожевого пса. Сначала он докучал Ирине своими уговорами одуматься, взять ребенка и выйти за него замуж. По его представлениям, все это можно легко сделать. До диплома ему оставался один год, он будет работать, сделает для нее все и так далее и тому подобное. Сначала она из чувства признательности все это выслушивала и мягко отказывалась, потом, устав от его дурацких притязаний, предупредила раз и навсегда, чтобы он прекратил строить планы, она уже все решила, и одарила его своим жестким взглядом. Женя понял, что все бесполезно. Ему явно была отведена лишь роль соучастника, но даже от нее отказываться он не собирался. Гулял с Ириной, уверял, что ей это полезно. Они часто выходили в лес за грибами и ягодами, сидели на берегу тихой речки, что протекала неподалеку от дачных участков. Домики все там были скромными, тогда не принято было возводить дворцы на огородах. Ирина, оставшись одна, даже насажала цветов и зелени. Конечно, ей было скучно, хотелось в Москву, но ехать туда она не рисковала. Лето выдалось не жаркое и не холодное, природа источала покой. На машине Ирина ездила в соседний городок в магазин, покупала продукты. Поговорив с женщинами, узнала, где находится ближайший роддом: выходило, километров за двадцать. Все будет нормально — внушала она себе. Живот, конечно, прилично вырос, ребенок уже давно вовсю шевелился, то и дело давая о себе знать, но она старалась о нем не думать. Ей было противно. Представлялся мерзкий уродец. А так чувствовала себя нормально, передвигалась легко. Это просто надо пережить, и все. Пусть выйдет сам, как положено, без всяких вмешательств, и освободит меня наконец от этих сложностей. Их и так достаточно.

Загвоздка вышла с паспортом. Когда в роддоме попросили представить паспорт, чтобы написать отказ от ребенка, Женьке пришлось смотаться в Москву и побегать. Ирина ни за что не хотела предъявлять свой. Не хотела оставлять хоть малейших следов. Он ездил, искал, срочно связался через знакомых с неким криминальным типом, но паспорт сделал. Имя оставили, изменили год рождения и фамилию. Ирине пришлось выложить немалую сумму своих денег: у Женьки не было — студент как-никак, он ее уговаривал не идти на эти бесполезные траты, но, как обычно, уговорить не смог. Документ прошел спокойно: роддом — не милиция.

Когда увозил ее оттуда, чуть не плакал. Так ему хотелось вернуться и все исправить. Когда на второй день ему сказали, что все в порядке, родилась девочка, хорошая, здоровая, Женька просто отцом себя почувствовал. Ирина была, как обычно, спокойна. Он только однажды видел ее в смятении, когда, позвонив, она пригласила его к себе, сказала, что ей нужно с ним поговорить. Сидела и рассказывала глухим голосом о том, что с ней случилось, не плакала, но голос дрожал. Спросила:

— Ты мне поможешь? Больше мне обратиться не к кому.

Вот он ей и помог. Увез из роддома. Назавтра они уезжали домой, в Москву, попрощавшись с гостеприимной маленькой дачей. Жене тогда казалось, что это для него островок счастья. Но обоим давно пора было в институт. Женя и в семье скрывал, где он пропадает все лето, особенно от сестры. Это была самая главная просьба Ирины. И он ее выполнил.

Ирина не слишком опоздала к началу учебного года. И все пошло своим чередом.

Забылось не сразу, конечно. Долго набухала грудь, и сочилось из нее молоко. Как ей подсказали в роддоме, ее надо было перетягивать, чтобы молоко кончилось. Она этим занималась по вечерам и размышляла. Говорят, что женщину мучает совесть, если она бросает своего ребенка. Ирину почему-то не мучила, она испытывала лишь чувство облегчения. Смотреть в роддоме на девочку не стала, услышала только ее громкий крик, мало похожий на человеческий. Казалось, так надсадно, на одной ноте, без передышки орет какое-то животное. Она даже ожидала, что акушерка ей сейчас сообщит, что родился «не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка». Но сказали почему-то, что девочка, нормальная. Разве нормальные девочки могут издавать такие вопли? Не может человек быть нормальным, если он появился на свет благодаря всяким ненормальностям. Хорошо, что в палате лежала одна, под носом не было счастливых мамаш, ее никто не раздражал, не уговаривал. Есть такая манера, если человек чем-то не похож на других, накинуться всей волчьей стаей. Перевоспитывают, не стесняясь в средствах и выражениях: будь, как все, гад, а то затопчем. А зачем, собственно? Все вокруг и так, как все. Живут по одним и тем же законам. Родил, вскормил, воспитал себе подобного — и опять по тому же кругу. Встретились — влюбились — поженились. Или не влюбились, но поженились. Варианты бывают, но небольшие. А Ирина родилась уже необычной, резко выделялась из общей серой массы. Для чего ей было дано все это — редкая красота, ум? Чтобы повторять круг банальностей? И кто, простите, кто их придумал, эти законы, и почему она должна им подчиняться? Можно было бы, конечно, и замуж за Женьку выйти, жить потом, как все. А зачем? Ребенок был ей противен. Насилие, пусть даже организованное самой жертвой в невинных целях самопознания, породило другое насилие. Единственное, что у Ирины осталось, — любопытство. Интересно было бы посмотреть на результат. Когда вырастет, конечно. Она слышала, что здоровых детей из роддомов охотно усыновляют бездетные пары. Вот и хорошо, может, и любить будут, вырастят себе подобную особь. Если, конечно, нет психических нарушений. И как она умудрилась зародиться вопреки всем законам природы? Да еще и не давала о себе знать четыре месяца ничем. Наверное, чувствовала, что нежданный гость в этом мире, затаилась.

Размышляла на эту тему Ирина нечасто. Некогда было. Учеба, суета. Через два месяца, когда последствия родов прошли окончательно, она уже почти о них не вспоминала. Однажды, выйдя после лекций и направляясь к оставленной неподалеку машине, заметила знакомое лицо. Димыч сидел на скамейке. Явно поджидая кого-то. Напряглась, ожидая опять каких-то неприятностей для себя, но он смотрел в сторону, мимо. К нему подошла Таня, улыбаясь смущенно. Оки направились куда-то вдвоем.

«Еще одна нашла свое счастье», — подумала Ирина с чувством легкой досады. Вспомнила их совместный отдых, дурацкую выходку Лешки, праведное негодование Димыча. Ей стало немного грустно. Жизнь продолжалась. Впервые она почувствовала зависть. И к кому? К страшненькой Танечке. Наверное, счастлива она, раз так улыбается. Почему ей самой неведомы такие простые радости? И вдруг она вспомнила, как рассказывал ей Лешка, когда они болтали, вернее, он, счастливый, болтал там, на берегу, выдавая невзначай секреты друга, что Димыч, старый холостяк, очень искушенный обольститель и обольщает обычно он самых красивых женщин, не тратя времени на всяких сереньких мышек. Вот и допрыгался — Ирину охватило некоторое злорадство. Наверное, влюбился. Теперь женится и будет век доживать, наблюдая перед собой это овечье лицо. Хотя, в принципе, Ирина Танечке сочувствовала. С высоты собственной внешности. После юга отношения их дальше не развивались, все ограничивалось коротким общением во время занятий.