Читать книгу - "Тайный дневник Марии-Антуанетты - Кароли Эриксон"

Это случилось сразу же после крещения, когда я посетила королевскую часовню, чтобы стать крестной матерью дочери Эрика и Амели. Ее нарекли Луизой-Антуанеттой-Терезой, в честь Людовика, меня и моей матери.

Я держала малышку на руках, прижав к груди, пока священник орошал святой водой ее крошечную головку, намочив обрядовый чепчик, который я подарила Амели для новорожденной, но девочка даже не заплакала. Она была очень теплой, и от нее уютно пахло молоком. Она тяжелая маленькая куколка, и в часовне она сердито размахивала своими крошечными ручками и ножками.

Я обратила внимание, что Амели старательно избегала Эрика во время церемонии, отказываясь встречаться с ним взглядом и стараясь держаться подальше. Когда крещение закончилось, и священник в последний раз благословил маленькую Луизу-Антуанетту, я передала девочку Амели, которая коротко поблагодарила меня, сделав книксен, и сразу же покинула часовню с двумя другими женщинами. По-моему, это были ее сестры. Она не стала ждать Эрика.

Часовня быстро опустела. Да и вообще на крещении присутствовало совсем мало людей, а я привела с собой всего двух фрейлин. Эрик разговаривал со священником и передал ему кошель с монетами. Я сказала своим дамам, что хочу прогуляться по саду перед обедом и желаю побыть одна. Они оставили меня в покое.

Эрик догнал меня, когда я медленно шла по дорожке между кустами роз, на которых только-только начали набухать бутоны.

– Ваше высочество, вы позволите мне присоединиться к вам?

– Конечно, Эрик. Ты же знаешь, что я всегда рада твоему обществу. – Я говорила сухо и официально, на тот случай, если кто-то нас подслушивал.

Вдвоем мы направились в часть сада, известную под названием Холмы Сатори, где сохранилась нетронутой дикая природа, а по обеим сторонам дорожки, бросая на нее густую тень, высились величественные древние грабы. Сюда забредали немногие придворные, которых бы я знала, поэтому казалось, что мы остались с Эриком, наедине, особенно после того как вошли в небольшой белый павильон и сели бок о бок на скамью.

Не говоря ни слова, мы стали целоваться, долго и жадно, а потом Эрик взял мою руку в свои и уже не выпускал. Я была слишком счастлива, чтобы что-то сказать, буквально сходила с ума от радости, ведь он был рядом, и я снова могла ощутить вкус его губ.

Не могу сказать, сколько мы просидели вот так, даже не разговаривая, – я потеряла счет времени. Эрик поцеловал мою руку и прижался к ней щекой.

– Как бы мне хотелось снова оказаться с вами в Вене… – наконец проговорил он хриплым от сдерживаемых чувств голосом.

– Я тоже часто мечтаю об этом. Мне хочется быть счастливой с Людовиком, но все это бесполезно. Ты единственный, о ком я думаю, думаю каждый день и каждую ночь.

– Амели завидует вам и ревнует вас. Ей приснилось, что я бросил ее ради вас. В каком-то смысле это вещий сон. Я никогда не брошу ее или нашего ребенка, но сердце мое принадлежит только вам.

– Она любит тебя?

– Она просто хочет владеть мною. Чтобы я не достался больше никому.

– Тогда это не любовь, а жадность.

– Амели действительно жадная. И злопамятная.

– Людовик жадный, только когда ест, – рассмеялась я. – И я никогда не видела, чтобы он злорадствовал. Он на самом деле хочет быть добрым, но, пожалуй, просто не знает, как проявлять доброту. Он пугает людей, он такой странный.

– А вас он тоже пугает?

– Нет, мы друзья. Но он не может дать любовь, которая мне нужна. И поэтому я мечтаю только о тебе.

– Антония, любимая…

На некоторое время снова воцарилось молчание, потому что мы были заняты – он снова целовал меня. Я почувствовала, что тянусь к нему, подобно цветку, который доверчиво раскрывается навстречу солнечным лучам. Я принадлежу ему, и этим все сказано.

– Мне нужно знать, что твоя любовь здесь, со мной, чтобы я могла думать о ней и полагаться на нее, – сказала я ему.

– Я всегда буду любить вас, всю жизнь.

Он произнес эти слова с такой пылкой торжественностью, что они прозвучали совсем как брачный обет или клятва. И сейчас, когда я пишу эти строки, его слова звучат у меня в ушах.

Откуда-то издалека донесся шум шагов. По лесной тропинке к нам кто-то приближался.

– Если нас увидят вместе, по двору поползут слухи, – прошептал Эрик, еще раз поцеловал мою руку и встал.

– Я с радостью приду сюда снова, – заявила я. – В этот павильон.

Бросив на меня последний любящий взгляд и улыбнувшись на прощание, он исчез. А я вынула из кармана платья книгу, которую принесла с собой, и когда мои фрейлины увидели, что я читаю, то прошли мимо, не осмелившись побеспокоить меня.

Естественно, я только делала вид, что читаю. Я не могла читать, не могла думать, мне не сиделось на месте. Снова и снова я перебирала в памяти все, что мы сказали друг другу.

За этим восхитительным занятием минуло полчаса, и я, по-прежнему пребывая в эйфории, покинула павильон и вернулась во дворец, чтобы отобедать с Людовиком и его тетками. Впрочем, я была слишком взволнована, чтобы есть или хотя бы обратить внимание, что именно ем, так что тетка Аделаида пожурила меня за отсутствие аппетита.

1 июля 1771 года.

Через несколько дней Людовик привел ко двору молочницу – славную, розовощекую, свежую и пухленькую девушку. У нее были сильные, огрубевшие и потрескавшиеся от постоянной дойки руки. Она краснела и не поднимала глаз от пола, стесняясь взглянуть на кого-то из нас и явно чувствуя себя во дворце не в своей тарелке. Вскоре почти все мои придворные и слуги собрались, чтобы поглазеть на нее. Большинство из них еще никогда не видели молочницу вблизи, живьем.

– Она привела с собой корову, – сообщил мне Луи, – которая осталась на хозяйственном дворе. Я хочу, чтобы вы отправились туда, и пусть она научит вас доить коров и сбивать масло.

Я рассмеялась.

– Но я и так прекрасно знаю, как доить коров! Мать научила нас этому, еще когда мы были детьми, и я много раз наблюдала, как доярки в Шенбрунне делают это. Что касается масла, то я помогала взбивать его, но для этого требуется много времени, не один час, знаете ли. И почему я должна заниматься такими вещами, когда у нас столько слуг, которые могут сделать это лучше?

– Потому что это пойдет вам на пользу, – заявил Луи тоном, который я так редко слышала от него, мягким, негромким и отеческим, вот только отец в его исполнении казался суровым, а не добрым и мягким. – Вы проводите слишком много времени, занимаясь фривольными глупостями, которые отнюдь не улучшают ваш характер и натуру. Почти каждый день я вижу, как приходят и уходят портнихи. Вы тратите время на заказ новых платьев, потом на примерку, без конца переделывая их и обсуждая со своими пустоголовыми приятельницами. И ровно половину жизни вы проводите на балах.