Читать книгу - "Мужчины свои и чужие - Кэти Келли"

– Но мы уже три года пытаемся, – выговорила Эмма между всхлипываниями. – Три года – и ничего! Я знаю, это из-за меня. Что я буду делать, если не смогу родить ребенка? Ну почему я не такая, как все? Вот у тебя трое детей, почему же я не могу родить хотя бы одного?!

Лиони и Ханна переглянулись. Сказать было нечего. Лиони постаралась припомнить, что она читала о бесплодии. Вроде бы ей попадалась статья о паре, которая завела детей, когда перестала изводить себя и расслабилась. А Эмма, ко всему прочему, такая худая. И нервничает постоянно. В та­ком состоянии ей ни за что не забеременеть.

– Ты слишком хочешь ребенка, это может иметь отрицательные последствия, – наконец заявила она. – Надо успокоиться, тогда все получится. – Ее слова прозвучали так же неубедительно, как сказка о Санта-Клаусе, рассказываемая во всем сомневающемуся десятилетнему ребенку.

– Почему я не забеременела сразу же, как мы поженились? – рыдала Эмма. – Мы тогда и не очень старались. Или до свадьбы. Пит ужасно боялся, что презерватив лопнет, и я залечу. Говорил, что мой отец его убьет. Может, это наказание за то, что мы спали вместе до свадьбы или… Я не знаю! – Она в отчаянии подняла залитое слезами лицо.

В чем дело? Я не слишком верующая, но я бы целыми днями молилась, если бы знала, что это поможет!

– Никто тебя ни за что не наказывает. Не глупи, – сказала Ханна. – Посмотри на меня. Я тебя на пять лет старше, но до сих пор не встретила мужчину, от которого мне захоте­лось бы иметь ребенка. Так что твоя ситуация неизмеримо лучше. Если верить твоей теории о наказании за какие-то проступки, то я, очевидно, совершила нечто ужасное, раз мне попался Гарри, который меня бросил. А теперь у меня на горизонте даже нет ни одного перспективного мужика, от ко­торого мне захотелось бы родить.

Она не добавила, что дети в ее планах на будущее вообще не фигурируют, есть этот перспективный папаша или нет. Эмма начала понемногу успокаиваться.

– Возможно, надо попытаться узнать, что не так, – предположила Лиони. – Даже если есть какая-то проблема, врачи сейчас творят чудеса даже с бесплодными женщинами.

Эмма печально покачала головой.

– Я не могу так поступить с Питом. Это же кошмар! Я видела программу по телевизору, и… – Она вытерла глаза ладонью. – Он не знает, как я переживаю. Он любит детей и не понимает, что если их нет три года, то нет уже и надежды. Я не могу ему об этом сказать.

Лиони и Ханна с тревогой взглянули на нее.

– Ты не обсуждала это с мужем? – мягко спросила Ханна.

– Он знает, что я хочу ребенка, но я не могу признаться, насколько сильно я этого хочу.

– Почему? – удивилась Лиони. – Ты должна с ним по­делиться, он ведь тебя любит.

Эмма беспомощно пожала плечами.

– Я все думаю, что, если я буду молчать, проблема будет существовать только в моем воображении, и я в конце кон­цов забеременею. А если мы начнем принимать меры, я уз­наю, что это моя вина, что у меня никогда не может быть детей… Я этого просто не переживу!

– Дамы, нам пора! Автобус прибыл!

Все трое вздрогнули, услышав резкий голос Флоры, и только тогда обратили внимание, что все вокруг уже собира­ют вещи и встают. Ханна махнула официанту и быстро рас­платилась за вино, отмахнувшись от предложения Лиони внести свою долю. Эмма не произнесла ни слова.

Они сели в автобус в подавленном настроении. Ханна ус­тавилась в окно. «Что со мной такое? – думала она. – Поче­му я не хочу детей с такой же страстью, как Эмма их хочет? Я ненормальная?» Дети никогда не были частью ее жизнен­ного плана, нацеленного всегда на одно – обеспеченное бу­дущее. Никогда больше не зависеть от мужчины, как зависела от их никчемного отца ее мать. Все эти годы с Гарри были трагической ошибкой, она расслабилась, считала себя прак­тически замужем, забыла о своих амбициях и о том, что мужчина чаще всего не оказывается рядом, когда он больше всего нужен. Но с этим покончено. Она сделает карьеру и никогда впредь не будет нуждаться в мужчине!

Лиони, Эмма и Ханна сидели на палубе парохода, на­правляющегося в Луксор, и следили, как золотой диск солнца тонет в бескрайних водах Нила. Перед ними стояли бо­калы со слабеньким коктейлем. Это было самое приятное время, чтобы посидеть на палубе и посмотреть на проплывающие мимо долины. Стало немного прохладнее, и дул лег­кий ветерок.

Шел предпоследний день их круиза, и им хотелось все за­помнить и никогда не забывать. Следующий день у них был расписан с утра до вечера. Флора сказала, что у них не будет свободной минуты, и посоветовала воспользоваться этим ве­чером для отдыха. Девушки с радостью послушались. Родите­ли Эммы решили поиграть в карты после обеда, причем Джимми сделал все возможное, чтобы убедить дочь к ним присоединиться. Но она отказалась.

– Я лучше позагораю, папа, – твердо сказала она. Он искренне удивился:

– Но разве тебе не хочется побыть с отцом и матерью? Ханна и Лиони быстренько допили свой кофе и начали подниматься, не желая смущать Эмму своим присутствием во время ее перепалки с отцом. Но Эмма нуждалась в их под­держке.

– Папа, – спокойно сказала она с непривычной сталь­ной ноткой в голосе, – конечно, мне нравится быть с тобой и мамой, но мы же не срослись бедрами. Я хочу позагорать и не хочу играть в карты. Так что желаю вам получить удоволь­ствие.

Эмма встала и поцеловала отца в щеку, стараясь смягчить резкость своего отказа. Это сработало – отец промолчал, что было на него не похоже. «Наверное, он просто обалдел от не­ожиданности», – догадалась Ханна. Если бы она была пси­хологом, то написала бы огромную статью о Джимми О'Брайене. Она наблюдала на ним пять дней и пришла к выводу, что он ужасный человек с сильно завышенной самооценкой.

В среду он оскорбил прелестную молодую исполнитель­ницу танца живота, которая приехала на пароход со своим оркестром. Он заявил, что ей стоило бы что-нибудь на себя надеть, а не мотаться по залу, тряся вываливающимися теле­сами, как обычная потаскушка. Только вмешательство Фло­ры предотвратило международный скандал, потому что у ру­ководителя оркестра был такой вид, будто он собрался раз­бить свою электрогитару о голову Джимми.

– Не надо грубостей, – сказала Флора и увела чету О'Брайенов в дальний угол бара, где ей в течение десяти минут пришлось слушать лекцию на тему: «Позор, что эти люди в свое время не приняли католичество». Эмма сидела красная до корней волос и боялась поднять глаза на танцов­щицу.

«Такому человеку, как Эмма, никогда не удастся проти­востоять отцу», – поняла Ханна, отпивая еще глоток коктей­ля. Мамаша же ее просто странная. То болтает без умолку, то умолкает и сидит, уставившись в пространство с отсутствую­щим выражением лица.

– Обычно она не такая, – однажды шепнула ей Эмма, когда Анна-Мари прервала на середине фразу и принялась что-то мурлыкать под нос. – Папа говорит, все дело в жаре, но я все равно не понимаю, что с ней случилось.

Три женщины великолепно провели время, загорая на верхней палубе, читая, болтая, попивая минеральную воду и слушая бесконечно повторяющиеся записи, доносящиеся из усилителей в баре. Человек, ответственный за музыку на па­роходе, явно имел в своем распоряжении небольшое количе­ство записей и поэтому ставил в основном хиты семидесятых годов или песни из старых мюзиклов.