Читать книгу - "Жду трамвая - Дарья Михайловна Сорокина"

– Да. Хотя иногда надоедает страшно, когда у тебя два класса по одной программе идут. Становится скучновато преподавать одно и то же. Зато подготовки меньше.

– А на дому занимаешься?

– Время от времени. Но затея дурацкая. Одна из старшеклассниц в меня влюбилась. Ну или подумала, что влюбилась.

– Серьезно? И как ты это понял? Может, она просто уважала тебя очень, ну, как педагога. А ты принял эту симпатию за флирт?

– Ага, – нервно рассмеялся Юра. – И потому она попыталась меня поцеловать. Ты тоже из уважения учителей засосать пытаешься? Фу!

Он даже передернул плечами, представив себе что-то.

– Я – нет. У меня не было таких симпатичных репетиторов. Она намного младше тебя? Какой класс?

– Десятый.

Я принялась загибать пальцы, прикидывая, насколько все страшно.

– Примерно семь лет разницы, – сказала, показав ему пятерню и два отставленных пальца, но Чудов лишь вскинул брови. – Она ненамного младше меня так-то.

– Ты сейчас серьезно? Хотя забей, мне все равно другая девушка нравится.

От его пристального взгляда становилось не по себе, а признание кольнуло в сердце. Я же не ревную? Ну нравится ему кто-то, и что с того?

– И как ее зовут? – продолжала я глупые расспросы, играя со страницами книги. Хотелось поддеть его чем-то в отместку за то, что за нос меня весь день водил.

– Надя. – Он выдохнул, не задумываясь.

– Что? – В груди опять сладко застучало, прогоняя прочь тревожные нотки.

– Ее зовут Надя, – повторил он, глядя мне в глаза.

– Ах точно, какая-то там другая Надя. Точно, ты же говорил. – Я прижала к себе книгу, чтобы Юра не услышал, как у меня внутри все колотится, когда он мое имя вот так произносит.

– Нет, я сейчас именно о тебе говорю. И тогда о тебе сказал. Не понимаю, к чему твое кокетство. Глупо сейчас начать все отрицать, ты так не думаешь?

– В каком смысле? – Я уперлась поясницей в стол. Опять у меня паническое желание сбежать от его обжигающей откровенности.

– В прямом. Нелепо отрицать тот факт, что ты мне нравишься. Это слишком очевидно, просто знай это.

Ни улыбки, ни шаловливых искорок в глазах. Слишком серьезен, но в то же время расслаблен, как если бы слова эти принесли ему облегчение. А мне теперь что делать? Я дома у парня, которому нравлюсь, у него всего один диван, одна комната и намерение не отпускать меня. А еще у нас общее прошлое, от которого у меня на память остались только старые фотки и отдаленное чувство ужаса, одиночества и пронизывающего до костей холода.

Видимо, все это отразилось у меня во взгляде, и Юра сменил тему:

– Пойдем готовить?

Чудов протянул мне руку, а я без колебаний взялась за нее, чувствуя, как он нежно водит большим пальцем по тыльной стороне ладони. Такой невинный и такой интимный жест, и от него у меня вновь подкосились ноги.

– У тебя всего один диван, где я буду спать? – выпалила я и тут же прикусила язык. Ну почему именно сейчас нужно было это говорить, когда всего лишь от его легкого прикосновения у меня мурашки по всему телу и ничего больше не нужно, кроме этих поглаживаний?

– Это проблема? – игриво спросил Юра. Он вновь превратился в доброго, веселого парня.

– Наверное, нет. Ты же сказал, что мы не будем приставать друг к другу, пока между нами остались неоплаченные долги, – рассуждала я.

– Точно. Чуть не забыл! Мне кажется, или ты выглядишь расстроенной, Надя?

Да как он это считывает? Смайлики у меня на лбу, что ли, загораются со слезами? Я даже в зеркало посмотрела, ну а вдруг?

Глава 9

Юра

Она не понравилась мне с первого взгляда. Все в ней, начиная с нелепой прямой челки, которую словно по линейке выстригли, и заканчивая дурацкой привычкой касаться кончиком языка розовой десны, откуда недавно выпал передний зуб, меня раздражало. Мерзость!

Мне следовало быть милым с моей приемной семьей, да я и сам хотел быть таким, только мои эмоции больше напоминали неотесанные бревна. Но я учился, был послушным, хорошим мальчиком. В тот день нянчиться с ребенком знакомых моих новых папы и мамы мне совсем не хотелось. А когда ее подтолкнули ко мне, сопроводив фразой о том, что я теперь ее не то старший брат, не то жених, я едва мог контролировать эмоции. Что за бред они несут?

– Погуляйте, хорошо?

Взрослым не терпелось выпроводить нас и провести немного времени, потягивая горький кофе за своими недетскими разговорами, а мы явно им мешали. Я позволил Наде взять меня за руку и отвести к мосткам. То, что она с благоговением называла озером, оказалось затянутым изумрудно-зеленой тиной болотом. Моя внезапно обретенная сестренка сбежала по ступенькам вниз и разогнала гревшихся на деревянном настиле лягушек. Со смешными шлепками они попрыгали в воду, оставив после себя дырки в зеленом ковре.

Надя обернулась у самого края, и я тогда впервые испугался за нее. Я выставил руку, чтобы поймать, но она устояла сама и задорно рассмеялась. И я засмотрелся. Даже несмотря на свой выпавший зуб, Надя, как назло, вдруг стала симпатичнее. В волосах блестело июльское солнце, мерцало золотом на прядях, замирало огоньками на длинных ресницах и сыпалось с них искрами.

Так я и стоял с вытянутой рукой, слушал ее смех, отдаленное кваканье лягушек и стрекот кузнечиков. Она внезапно стала моим летом, моей первой любовью и самой жгучей ревностью.

Надя тоже долго смотрела на меня, а потом все-таки свалилась в пруд, резко повернувшись. Кажется, она подумала, что тина сможет ее удержать, превратившись в мягкую зеленую перину. Вот дуреха!

Я бросился за ней, не раздумывая, и вытащил на берег. Уже дома нас обоих обсушили, переодели в старые дачные вещи, и вот мы снова вернулись на те мостки. На Наде была футболка на несколько размеров больше с выцветшим от стирки принтом, она то и дело сползала с тонких бледных плеч. А мне больно было смотреть на это. Обгорит же под палящим солнцем. Я стоял к ней слишком близко и пытался закрыть своей тенью.

Так оно всегда и было. В ее жизни я был тьмой. Спасительной ли? Не знаю, а вот она для меня светила яркими солнечными лучами, согревая.

Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что это был лучший день за все последние годы. Раньше таких моментов, когда ее рука была в моей, было куда больше. Но едва ли я ценил их. Колючие вязаные варежки,