Читать книгу - "Антракт - Мейвис Чик"

— Почему бы и нет? — сказала я, выругавшись про себя. — Она готовит замечательные блюда, и ее семья должна скоро приехать. Надеюсь, они будут постоянно уходить куда-нибудь. Это может быть очень здорово: такое смешение двух культур. Да, мама, конечно. Вам обоим понравится, правда? — Мне кажется, я была на грани истерики, но после этих слов сама на секунду поверила, что такая возможность действительно существует. — Ну, так как?

— Нет, дорогая, — слабым голосом произнесла моя мать. — Боюсь, твоему отцу такое не понравится…

— О, папа будет не против, я уверена.

— Нет, нет, мы навестим вас в другое время. Или, может быть, нам удастся уговорить вас приехать к нам. Как насчет осени?

— Я, право, не знаю, какие планы у Джека.

— Тогда ты должна приехать сама. Он мог бы присоединиться к тебе на какое-то время. Джоан, в самом деле, мы не видели тебя давным-давно. И ты сама никогда не звонишь. Думаю, тебе наконец нужно сделать это… — Она говорила с вполне объяснимым раздражением.

— Рождество, — сказала я, чувствуя, что не особо рискую, предлагая такой отдаленный срок. — Конечно, я приеду на Рождество. Можешь дать трубку папе?

— Он на бирже.

Я посмотрела на часы: почти шесть.

— Ну конечно, какая же я глупая. Передай ему привет. Так или иначе, в этот уик-энд я собиралась писать письмо вам обоим.

Моим последним словом, обращенным к матери, было «прости».

После этого уик-энда мне пришлось извиниться еще несколько раз.

Перед Фредом и Джеральдиной по двум причинам: во-первых, за то, что я не вернулась в их спокойный чеховский сад, и во-вторых, за то, что передумала и не поеду с ними в Венецию, и в-третьих, — молчаливое «простите» — за прекращение только что восстановленного дружеского общения. Для себя я вернулась в ледниковый период.

Перед Робином Карстоуном, когда возвращала ему помятый том. Очень кстати, как я думала, оказавшийся под каблуком моего блудного мужа. Книгу отдала в учительской.

— Мне действительно очень жаль, что она испорчена, — проговорила я, чувствуя себя слишком уставшей, чтобы проявить вежливость и поинтересоваться, не нужно ли заменить экземпляр.

— Что ты о ней думаешь? — Он напряженно смотрел на меня.

— То же, что и обо всех произведениях Лоуренса.

— И что именно? — Робин придвинулся ко мне, несмотря на то что вокруг нас в облаке сигаретного дыма стояли коллеги.

— Что его отношение к сексу — скучное морализаторство.

— Я могу прийти снова?

— Нет.

— Осенью я, вероятно, уеду в Канаду, преподавать. А кто-то из канадской школы будет работать у нас. Я мог бы отправиться туда и раньше, если только здесь меня ничто не задержит… — Он произнес эти слова с тоской. — Провести там часть летних каникул. — Будь он щенком, сидел бы с высунутым языком.

— Вот и хорошо.

— Зайду навестить тебя перед отъездом?

— Не стоит.

— Джоан, ты слишком холодна. Просто дружеский визит. Пожалуйста?

— Нет.

Он все же зашел, но на этот раз я была осторожна и сначала посмотрела в окно. Робин отлично выглядел. Стоя на пороге моего дома и опершись мускулистой рукой о стену, он жал пальцем на кнопку звонка. Звука я практически не слышала, и не имело значения, как долго он звонил, потому что нарушить мою неприкосновенность теперь было практически невозможно. Робин снаружи, а я внутри — мне нравилось разглядывать его, будто обрамленного ветвями жимолости. Он был удивительно настойчив: казалось, ритмичные звонки будут продолжаться бесконечно. Неожиданно, к моему глубокому разочарованию, на дорожке своего сада возникла Мод Монтгомери и с любопытством посмотрела на Робина. Я слышала, как она предложила свою помощь, а он ответил, что ждет, когда я открою дверь. Мод не уходила, делая вид, что занята кустом лаванды, и Робин, естественно, почувствовал неловкость, еще раз нажал на кнопку звонка, после чего признал свое поражение и вышел за калитку. Бросив в сторону дома страстный взгляд — он не сомневался, что я внутри, — сел на велосипед и укатил. Это было в середине августа.

Робин прислал мне авиапочтой несколько писем на тонкой бумаге, обратный адрес был жирно подчеркнут черными чернилами. Он плыл в Канаду на корабле и думал обо мне, опершись на поручни и глядя в море. Очень романтично. Позже он написал, что школа оказалась просто отличной, что именно таким должно быть образование, если на него выделяются средства. А еще он очень хотел бы получить от меня ответ. «Ты мучаешь меня, — писал Робин, — и я не понимаю почему». Стиль его письма немного напомнил мне Лоуренса. Если бы я ответила, то, возможно, поздравила бы его с этим.

Итак, приношу свои извинения Робину за то, что так и не откликнулась.

Но у Джека просить прощения я не собираюсь. Каждый раз, когда он звонил, я спокойно вешала трубку. Отрицательно качала головой, когда он внезапно появлялся с цветами, шампанским или устраивал на пороге экспрессивные сцены. Можно считать, что Мод Монтгомери очень повезло, но даже она в итоге перестала проявлять любопытство; визиты Джека стали досаждать ей, потому что мой бывший супруг приходил слишком часто и вел себя очень шумно. Даже странно, насколько сильно злился Джек, я же сохраняла абсолютное спокойствие и холодность. Попытки вторжения лишь слегка раздражали меня. После одного особо громкого обмена мнениями с Мод, когда соседка, что вполне понятно, попросила его не шуметь так сильно и уйти, он все же удалился. Но только для того, чтобы начать почтовую кампанию: письма с предложениями обратиться к психиатру (они очень меня забавляли, ведь я была холодна и спокойна, а вот его несчастное эго сходило с ума). Посылки с книгами — в основном о женщинах, переживающих стресс; книги у порога — в основном о мужчинах, переживающих стресс. Однажды он даже оставил мне записку о том, что работает над фильмом об абортах для Би-би-си-2. Кассету с этим фильмом я, конечно же, получила позже тем летом, он был в основном о психологии женщин, переживающих стресс после аборта. После этого наступила тишина. Я решила, что Джек встретил кого-нибудь во время работы над этим фильмом — даму, которая строила новые любовные отношения поверх опустошенного чрева. Как бы там ни было, моя жизнь потекла очень спокойно. Робин был в Канаде, с Джеком покончено, родители в состоянии ожидания, Фред и Джеральдина в Италии, — я наконец смогла снова погрузиться в спокойное отрешенное состояние. И даже решила немного пожалеть себя. «А почему бы и нет?» — думала я. Откуда взялось глупое утверждение, что это не приносит пользы? Возможно, это одно из ложных викторианских убеждений, вновь появившееся в нашей жизни из-за популяризации моральных принципов бедняков. Конечно же, жалеть себя полезно. Кто может сделать это лучше и окажется более понимающим, чем ты сам? В чем превосходство морализирующей части общества, если время от времени эти люди смотрят на нас с деревьев и советуют: «Выше голову! Гляди веселей!»? О нет, можете вручить мне «Оскар» — где печаль, там и святая земля.