Читать книгу - "Любовь и чума - Мануэль Гонзалес"

Бартоломео невольно побледнел, увидев Иоанниса. Человек этот первый сообщил ему весть о громадном уроне, причиненном приказанием Комнина, но он тем не менее все-таки улыбался, сжимая его руку.

Азан увлек Бартоломео за собой в амбразуру окна и сказал ему тихо:

— Вы превосходно скрываете отчаяние под маской беззаботности.

— Молчи, Иоаннис, молчи! — проговорил тревожно гордый негоциант.

— Ба! — произнес насмешливо далмат. — Для вас еще не все потеряно. Вы один из счастливейших отцов во всей Венеции, так как дочь ваша — жемчужина среди венецианских женщин. А разве гости ваши скупятся доставлять вам все упоения лести? Пусть они сегодня еще раз полюбуются этими прекрасными картинами, вазами, статуями, серебряными лампами и шкатулками с золотой инкрустацией! Как знать, завтра, может быть, все эти драгоценности будут уже продаваться с аукционного торга для удовлетворения всех ваших кредиторов… Вас выгонят отсюда эти льстивые гости, и вашей Джиованне придется торговать цветами под балконом своего дома.

— Замолчи, негодяй! — вскрикнул Бартоломео. — Или ты пришел с целью нанести мне оскорбление, смеяться над моим несчастным положением? Ты сильно ошибаешься: я спасу свою дочь от такого исхода, даже если мне для этого пришлось бы поджечь дворец нашего дожа… Не смей, зловещий ворон, задевать Джиованну! Я готов стерпеть любые насмешки в свой адрес на виду у этой толпы, подстерегающей каждое мое слово… Но я не позволю тебе оскорблять мою дочь!

Он сжал руку далмата, как в железных тисках, сохраняя по-прежнему спокойную улыбку. Но Азана было трудно унять: он продолжал все с тем же хладнокровием:

— Вы ужасно неосторожны, Бартоломео: кричите на всю залу, что способны, пожалуй, поджечь и дворец дожа[12]… Я вижу, вам хотелось бы убить меня немедленно из-за боязни, что я разоблачу позорную тайну вашего разорения перед вашими лживыми и коварными друзьями. Да, я могу погубить вас… Однако здесь так жарко. Дайте мне что-нибудь, чтобы утолить мою жажду!

Гордый негоциант побледнел как смерть, но пошел налить бокал вина для бывшего слуги.

— Азан, — прошептал он, — погляди: на нас смотрят с открытым удивлением… Я покорился твоему требованию, а теперь уж ты покорись моему: иди, всему есть мера, даже и самой подлости.

Иоаннис приветливо улыбнулся ему.

— Вы серьезно считаете меня своим врагом, Бартоломео? — проговорил он мягко. — Вы страшно заблуждаетесь! Я люблю вас настолько же, насколько ненавижу всех ваших бездельников. Вы были для меня хорошим господином, и я знаю, что вы трудились не менее любого из поденщиков. Из-за чего же мне враждовать с вами и радоваться вашему случайному несчастью? И не бесчестно ли было бы вынуждать Джиованну, жемчужину Венеции, снизойти до слуги своего отца, когда рука ее была уже давно обещана патрицию?

Бартоломео ди Понте взглянул на говорившего с безмолвным изумлением, спрашивая себя, не сошел ли далмат совершенно с ума?

— Вы удивляетесь, что не видите в моих руках шутовской погремушки, — продолжал Азан с той же невозмутимостью. — Сознаю, что отвага моя граничит с сумасбродством. Ну а что, если бы это ничтожное создание, на которое вы смотрите так грозно и презрительно, сказало бы вам вдруг: господин Бартоломео, я, ничтожная тварь, могу вернуть тебе все твои корабли со всем находившимся на них ценным товаром, корабли, конфискованные Мануилом Комнином!

— Но это невозможно!.. Перестанешь ли ты, наконец, издеваться?

— Замолчи! Я верну тебе все твои корабли вместе со всем их грузом только с тем условием, чтобы ты дал мне слово исполнить без протеста мою первую же просьбу.

— Нужно бы сперва узнать, какого рода будет эта первая просьба, — заметил ди Понте, кусая губы.

В это самое время синьорина Джиованна прошла мимо отца, ведя под руку какую-то пожилую даму, которой годы и здоровье не позволяли более присутствовать на празднике. Бартоломео и Азан обменялись вызывающими взглядами, когда красавица исчезла из их вида; они поняли друг друга. Бартоломео осмыслил внезапно тяжесть жертвы, к которой его обязывал Азан, а далмат подумал, что смерть покажется ему благодеянием, если Джиованна будет принадлежать не ему, но другому.