Читать книгу - "Король-девственник - Катулл Мендес"

— Нет, не этого.

— Почему же?

— Потому, что он беден.

Чаще всего, не давал никакого объяснения, просто: «Я так хочу», и ничего более. И она отдавалась тем, на которых он ей указывал. Прекрасная и могущественная, она повиновалась этому маленькому человеку, уходила, приходила, делала это, а не то, подобно слону, которого водят за ухо. Если она возмущалась и не хотела исполнить чего-либо, то он бил ее. Будучи гораздо сильнее его, она могла бы задушить его одной рукой или ударом кулака переломить ему ребра, но она отворачивалась, в таких случаях, и получала тяжелые удары в спину, где ей было не так больно, добровольно стояла, согнувшись под ударами, не шевелясь, в какой-то окаменелой неподвижности. Иногда он, прибив ее чуть не до крови, становился снова веселым, называл ее «сокровищем» и гримасничал перед ней своим безобразным ртом. Она была этим очень довольна.

Однако, дела Браскасу были не в блестящем положении; правда, он смирил паровую силу, но колесо фортуны двигалось для него еще очень медленно. Ведь, в мелких городах северной части Испании — Бибао, Тулуза, Бурго — трудно встретить кого-либо, кроме неимущих; бакалавров, скупых купцов и прокутившихся кантьеров. А для того, чтобы блистательно начать свою карьеру в больших, богатых и свободных странах — у них не доставало денег. Нечаянно помог случай. Однажды, вечером, когда Браскасу бил ее больнее обыкновенного, у Франсуэлы вырвался крик долгий, пронзительный, звучный.

— Ба! да у тебя есть голос! — сказал он.

И сейчас же заставил ее петь, несмотря на то, что она плакала.

Действительно, у нее оказался чудный голос: глубокие контральтовые ноты переходили в самые высокие ноты сопрано. Браскасу прибавил:

— У меня будет доход.

Он увез ее во Францию, Тулузу, где давно уже забыли о скандале, происшедшем в кабачке «Бал у Батилля», так как это случилось много лет тому назад. Франсуэла не противилась этому, брала уроки; у учителей, посещала консерватории, несмотря на то, что ей это казалось, сначала, очень скучным.

А потом она увлеклась до крайности изучением музыки; гармония звуков охватывала ее, как жаркие объятья; она вся отдалась ей, бросившись в это море мелодий как в роскошнейшую постель, и, со всем пылом молодой женщины, превратилась в обновленную душой артистку, беззаветно отдавшуюся искусству.

Браскасу, замечая это, говорил, радостно потирая себе руки:,

— Из нее выйдет нечто необычайное.

Однако, чем же они жили? Откуда черпали средства для музыкального образования? — Он устроил за городом игорный дом, на проезжей дороге в Колонь. Туда приходили играть студенты. Вот был их источник дохода, и ничего иного, так как теперь уже Браскасу внимательно следил за поведением Франсуэлы. Никакая мать не могла бы следить за ней строже его.

— Все это, ради твоего голоса, — говорил он.

Наконец когда она завершила свое музыкальное образование, и он уверился, что из нее вышла великая артистка, он заставил ее внезапно появиться на сцене! Он просто «вытолкнул» ее туда, как говорил сам. Она пела в театре Капитолия — под именем Глорианы, которое он сам выдумал для нее — и была принята публикой с восторгом, с обожанием.

Уехав в Италию, она произвела фурор в Болонье, Венеции, во Флоренции — под именем Глорианы, которым он заставил ее назваться, находя это имя очень звучным по-итальянски и очень романтичным. После того, они стали путешествовать из столицы в столицу, из Тюрена в Берлин, из Вены в Мадрид.

Она, увлекающаяся, вся разгоряченная каждый вечер жгучими взглядами мужчин, отдавалась целиком и увеличивала постоянно число своих поклонников. Он, удовлетворенный, но осторожный, держался всегда настороже, говорил за нее с директорами театров, заключал очень выгодные условия — оставаясь всегда властелином и слугой, то причесывая ее, то принимаясь колотить, до того знаменитого дня, когда, наконец, Глоpиaнa — Глориани, уже прославившаяся, дебютировала впервые в Итальянской опере, в роли Травиаты Верди, и полная, белая, с длинными рыжими волосами, была восхитительна, едва успев накинуть на себя атласное зеленое платье морского цвета, с тюлевой туникой, которое накануне было надето на королеве, на балу в Помпейском доме.