Читать книгу - "Любовь, только любовь - Жюльетта Бенцони"

Машфер, ублаготворенный вином и надеждой получить завтра целую бочку, охотно поделился новостью. Успокоенная Катрин уселась на пол возле собеседников.

В тот самый день, когда толпа взяла приступом Гюйеннский особняк и схватила сторонников дофина, осадила она и Бастилию, где укрылся бывший прево Парижа Пьер Дезэссар с отрядом в пятьсот человек, прибывшим из Шербура. Опасаясь за сохранность недавно построенной и хорошо укрепленной крепости, герцог Бургундский приказал Дезэссару открыть двери и выйти. Под стражей он был отправлен в Гран-Шатле, где и дожидался суда. Он был последним в длинной цепочке приговоренных. Кабош установил в Париже террор – аресты, незваные гости, хозяйничающие в домах, грабеж и насилие стали самым обычным делом. Страх перед арманьяками, которые были уже на подступах к Парижу, еще больше распалил жажду расправы. 10 июня один из захваченных 28 апреля пленников был задушен в тюрьме, потом его тело публично обезглавили на Рыночной площади и повесили в Монфоконе. В тот же день юный Симон де Мениль, конюший принца Людовика, был обезглавлен вместе с Жаком де ла Ривьером на той же площади и тоже повешен за руки в Монфоконе. 15 июня настала очередь Томелина де Бри, который собирался защищать Шарантонский мост. Теперь же пришел черед погибнуть бывшему парижскому прево. Завтра, 1 июля, его отведут на Рыночную площадь и там обезглавят.

– Весь Париж будет там, – заключил Машфер, – кроме тетушки Кабош, раз сынок посадил ее караулить свою крошку. Лавочка ее закрыта по-прежнему, зато пьет она теперь куда больше. Дело надо сделать днем, часа в три. У меня будет все готово. Готовь и ты свой народ и будь настороже. На отмель побежим через Круа-ди-Трауар и Поросячий рынок. Улица Сен-Дени слишком людная. Ты уже нашел лодку?

– Через четверть часа узнаю, нашел или не нашел.

Барнабе встал и аккуратно убрал со стола свою работу: коробочки в один мешочек, кости – в другой.

– Какого из святых раскладываешь ты по коробочкам? – спросил Машфер насмешливо.

– Святого Иакова, разумеется, да простит он мне мои прегрешения! Ты же знаешь, я только что пришел из Компостелы.

Машфер хлопнул себя по ляжкам и расхохотался.

– Ты уже столько лет торгуешь его косточками, что, думается, он был ростом со слона Шарлеманя. Может, ты еще кем-нибудь будешь торговать?

Шутки собрата не развеселили Барнабе. Он посмотрел на него с искренним недоумением преуспевающего купца, в чьем товаре посмели усомниться.

– Святой Иаков продается прекрасно, – сказал он. – Я не вижу никакой необходимости искать другого.

Он завернулся в плащ, предупредил Сару, собиравшую вместе с Жакеттой вещи в дорогу, что уходит, и похлопал Катрин по щеке:

– Иди помоги им, детка. Я ненадолго.

Девочке хотелось идти вместе с ним искать лодку, но Барнабе и слышать об этом не хотел.

На следующий день даже в трущобных улочках Двора Чудес, зловещих и мрачных, чувствовалось беспокойное возбуждение, охватившее город. Народ с раннего утра толпился на улицах и теперь потихоньку стекался к Гран-Шатле, поджидая, когда выведут осужденного. Злобные выкрики, подхваченные сотнями голосов, перекрывали колокольный звон, который с рассвета плыл над городом. В доме Барнабе тоже трудились с самой зари. Прежде чем уйти из дома, кокильяр собрал все, что было у него ценного, в несколько узлов, туда же сложил и пожитки женщин. Ландри должен был снести узлы на отмель Фор-Левек, где у могущественной гильдии продавцов воды были склады. Барнабе договорился, что их возьмут на баржу, везущую в Монтеро глиняные горшки. Мирный груз был для них лучшей защитой от солдат-арманьяков, которые наблюдали за рекой в Корбеи. Горшки были им вместо пропуска. Ландри должен был отвести на берег Жакетту и вместе с ней ждать остальных. Жакетте очень не хотелось, но все-таки она отпустила Катрин с Барнабе, во-первых, потому, что ее единственную могла узнать Лоиза и довериться своим спасителям, во-вторых, потому, что Катрин решительно заявила, что отправится немедленно и что, если ее не возьмут, она сбежит. Жакетта и рада бы была сама присоединиться к спасателям, но боялась, что ее нервы не выдержат и от нее будет больше вреда, чем пользы.

– Детка будет в целости и сохранности, – пообещал Барнабе. – Если все будет в порядке, мы придем на склад часам к четырем, а баржа отплывет, как только ударят к вечерне.

Тяжело было в этот день у Ландри на сердце. Отъезд Катрин предвещал долгую разлуку, а Ландри был привязан к своей маленькой златоволосой приятельнице больше, чем признался бы даже самому себе. А уж сказать об этом Катрин? Да он скорее отрезал бы себе язык! Но расставаться было и впрямь тяжело, и, когда Ландри смотрел на Катрин, у него почему-то странно пощипывало глаза.

Она была такая чудная в этот день. Барнабе одел ее мальчиком. На ней были серые в обтяжку штаны, длинноносые кожаные башмаки и курточка из зеленой бумазеи. Несмотря на жару, на голове у нее был плотно облегающий капюшон и на плечах что-то вроде кружевного воротника – все это для того, чтобы спрятать ее золотые волосы. Костюм ей был к лицу и делал похожей на сказочного гнома. Но не только Катрин стала не похожа на саму себя, неузнаваем был и Барнабе.

Плащ с ракушками отправился в узел, а Ракушечник обрядился в городское платье коричневого сукна с широким поясом и большим кошельком на боку. Цепочка с образком святого Иакова висела у него на груди, а на голове красовалась залихватски заломленная шапочка – никому бы не пришло в голову, что за ней прячутся все сбережения Барнабе, тогда как в пухлом кошельке на боку только мелочь на дорожные расходы. В общем, Барнабе стал почтенным, удалившимся от дел купцом, обеспеченным, но не богатым. Катрин теперь доводилась ему внуком. Зато Сара ничего не переменила в своем фантастическом наряде, и, как будет видно, не случайно. Все вместе они вышли из дому, но, покинув Двор Чудес, разошлись в разные стороны: Катрин, Барнабе и Сара пошли к королевскому Монетному двору, а Жакетта и Ландри мимо отеля д'Алансон и Лувра к Сене. Машфер со своими подручными уже разбрелись по Ситэ в окрестностях рынка Нотр-Дам.

Колокол Сен-Жермен-л'Оксеруа вызванивал третий час, когда Катрин с Барнабе, а позади них Сара проходили мимо церкви. Они спустились к реке среди дневного зноя, почти никого не встретив. Без сомнения, горожане стекались туда, где должен был пройти осужденный. Там же должны были бродить и фокусники, и жонглеры, и вожаки ученых медведей и обезьянок, ибо нет прекрасней праздника для толпы, чем великолепие казни, и ей должно сопутствовать все, что всегда сопутствует празднику. Смерть сама по себе так незначительна.

Барнабе, Катрин и Сара шли тем временем вдоль реки, только несколько выше тех мест, которые сейчас стали так притягательны для толпы. Нелегко достался мальчику-Катрин переход по мосту Менял. Там по-прежнему стоял родительский дом, но разоренный, выпотрошенный, с зияющими окнами, без привычной нарядной вывески. Мертвая оболочка, которую покинула душа. У Катрин комок подкатил к горлу, она крепко зажмурила глаза и пожелала оказаться далеко-далеко. Барнабе ускорил шаг и покрепче сжал руку девочки.