Читать книгу - "Стильная жизнь - Анна Берсенева"

…Как ни странно, утром она чувствовала себя бодрой – скорее всего из-за не отпускающего душевного напряжения. Народу в институте было по-прежнему полно. Похоже, после первого тура действительно отсеялись не многие.

Але нетрудно было выбрать, что читать на втором туре. Она любила стихи, много знала их наизусть и почти сразу решила, что будет читать отрывок из «Поэмы без героя» Ахматовой. Она не все понимала, о чем рассказывалось в этой поэме, но когда читала накануне вечером, как собираются в Фонтанном Доме странные гости, – ее саму охватывала безмерная тревога: «И я чувствую холод влажный, каменею, стыну, горю…»

Это должно было получиться.

При мысле об очередной басне Але становилось тошно. Надоели лисы, вороны, ослы и козлы с мартышками!

«Авось не понадобится, – решила она про себя. – Им там, наверное, тоже надоело».

В ожидании мастера поступающие нервничали еще больше, чем вчера. Какая-то девушка с выражением отчаяния на лице и со слезами на глазах ходила взад-вперед по коридору и монотонно что-то повторяла, как невыученный урок.

– Затянешься? – предложил знакомый парень, который вчера приглашал Алю вместе снять стресс.

В руке у него была пачка сигарет, а гитара болталась за плечом на лохматой веревке.

– Я не курю, – покачала головой Аля.

– Да ты что, старушка! – удивился он. – Как же ты учиться собираешься? Тут все курят.

Он явно хотел поболтать и, не отставая, шел вслед за Алей по коридору.

– Может, я еще не поступлю. – Аля попыталась отвязаться от непрошеного собеседника.

– А если поступишь? А если курящую играть придется? – упорно не отставал он.

– Если, если!.. – рассердилась она наконец. – Придется – научусь!

Наконец вышла из аудитории Мирра Иосифовна и предложила заходить первой десятке. А мастера все не было, и непонятно было, когда же он появится и что вообще значит его отсутствие. Без него, что ли, будут смотреть?

Вызывали по алфавиту, и Аля, конечно, попала в злополучную первую десятку – по закону подлости! Сердце у нее сразу упало куда-то в живот, даже ахматовские стихи вылетели из головы.

Она сидела в большой тридцать девятой аудитории – в настоящем театральном зале – и думала о том, что любое невезение не может быть случайным…

Прозвучала ее фамилия, она обреченно набрала побольше воздуху и подошла к невысокой сцене. В эту минуту скрипнула дверь.

– Павел Матвеевич! – воскликнул тот самый длиннолицый педагог, который слушал Алю на первом туре. – А мы думали…

Члены комиссии тут же забыли про нее, обрадованные появлением мастера.

Аля тоже не сводила с него глаз, но от волнения у нее в глазах стоял туман и она никак не могла рассмотреть его получше. Она заметила только, что Павел Матвеевич Карталов выглядит немолодо и что походка у него неторопливая, потому что он слегка прихрамывает. Он сел среди других педагогов и сказал:

– Пожалуйста, начинайте.

Аля даже не сразу поняла, что эти слова относятся к ней. Потом она выдохнула набранный воздух и, забыв сказать, откуда отрывок, на выдохе произнесла:

– «Веселиться – так веселиться! Только как же могло случиться, что одна я из них жива?»

Она читала, представляя звуки шагов, которых нету, и существ странного нрава, и маскарадную болтовню… В зале было тихо, но ничего нельзя было понять по этой тишине: точно так же тихо было, когда читал предыдущий парень.

Отрывок был длинный и довольно сложный, но Але нетрудно было его читать. Она видела новогодний бал в Фонтанном Доме так ясно, что легко перевоплощалась в каждого из его участников, хотя ни один из них не произносил ни слова.

Она даже не сразу услышала слова Карталова:

– Достаточно, спасибо. Хватит, хватит! – повторил он погромче, и Аля замолчала на полуслове.

Как и в прошлый раз! Что же это значит, почему ее всегда останавливают, не дослушав?!

По лицу мастера ничего невозможно было понять: оно казалось совершенно невозмутимым, глаза поблескивали под густыми бровями непонятным блеском.

– Поднимитесь на сцену, – сказал он. – Вы полностью читали «Поэму без героя» или только отрывок готовили?

– Полностью, – кивнула Аля.

– Тогда покажите мне, как входит Козлоногая, – сказал Карталов. – Только ничего не говорите, ни слова. Просто покажите, чтобы я понял, о ком речь.

Аля стояла посреди сцены и лихорадочно вспоминала, что там сказано о Козлоногой. Как она входит – кто ж ее знает! Разве вспомнишь за несколько минут…

И вдруг, в то самое мгновение, когда она решила, что забыла этот эпизод начисто, и собиралась показать что в голову взбредет, – она вспомнила! «Как копытца, топочут сапожки, как бубенчик, звенят сережки, в бледных локонах злые рожки, окаянной пляской полна…»

Конечно, это можно показать – каждое слово, и даже звон сережек! И туфельки она надела со стучащими каблучками…

– Спасибо, – кивнул Карталов, когда Аля остановилась на самом краю сцены, едва с нее не свалившись в «окаянной пляске». – Вы занимались в театральной студии?

– Нет, – покачала головой Аля. – Только бальными танцами.

– Больше вопросов нет, – произнес он все тем же спокойным и, как показалось Але, безразличным тоном. – Подождите в коридоре.

– А басню? – спросила она упавшим голосом. – А прозу?

– Не надо, не надо. – Карталов впервые улыбнулся, и глаза его молодо сверкнули в глубоких впадинах под бровями. – На пианино играете?

– Нет…

Как она проклинала себя за то, что в первом классе наотрез отказалась заниматься музыкой! Сейчас ей показалось, что именно это неумение решит ее судьбу…

С этой мыслью она и вышла из аудитории. Уже закрывая за собою дверь, Аля услышала, как звучит в тишине красивый, глубокий бас Левы Наймана, которого она запомнила еще на первом туре:

– «Я пил из этого фонтана в ущелье Рима»…

«Прошла, прошла!» – звенело в голове, когда Аля выбежала на залитую июньским солнцем улицу.

Она не могла ни единой лишней минуты оставаться в четырех стенах, ей хотелось на воздух и простор – хотя среди дня на Большой Никитской улице было не так уж просторно, а воздух был синим от выхлопов множества машин.

Но это было неважно! Вся Москва, каждая ее улочка, ликовала и радовалась вместе с нею!

Аля не знала, кому хочет рассказать о своей удаче, о переполняющем душу счастье. Она уже позвонила маме из институтского автомата, но это было совсем не то: все-таки мама втайне надеялась, что Аля не поступит. Позвонила и Нельке в парикмахерскую, но та как раз ушла обедать.

И стояла теперь на перекрестке у Никитских ворот, не зная, что делать со своим счастьем.