Читать книгу - "Лорна Дун - Ричард Додридж Блэкмор"

Строптивого кто-нибудь поймал (ведь он стоил немалых денег), чем он, вернувшись на ферму без всадника, свел бы с ума от беспокойства мою мать. Однако, зная характер своего коня, я сомневался, что кому-то удастся отловить его, а если и получится, то вряд ли этот «кто-то» захочет держать такую злобную лошадь.

По дороге в Бриджуотер Джереми Стиклз, когда я дал ему понять, что никогда не решусь убежать от него, объяснил: единственным выходом для меня будет отправка в Лондон, как подозреваемого, но не принимавшего непосредственного участия в мятеже. В этом случае мое дело будет рассматриваться Верховным Судьей, известным мне лордом Джефризом.

— Иначе, — добавил Стиклз, — ты попадешь в руки лорда Феверема, командующего, который выиграл эту битву, не выходя из палатки и, поверь, он отнесется к тебе не лучше, чем полковник Кирк. Хотя по натуре он не так суров, но мятеж есть мятеж…

— Да, надо было мне бежать сразу, — ответил я. — Но теперь уже поздно. И тебя подводить нельзя, да и имя мое известно, так что в случае побега все имущество нашей семьи будет конфисковано, и матери с сестрой придется голодать. А коли дело дойдет до суда, я постараюсь доказать, что всегда был верен королю и не имел никакого отношения к мятежу этого выскочки и авантюриста. К тому же, я не считаю, что католики чем-то хуже нас.

— Тогда в Лондон, сынок. Здесь единственное правосудие — дерево и пеньковая веревка. Только сначала нам надо повидаться с лордом Черчиллем, с которым я немного знаком. Это вполне разумный господин, хотя больше всего на свете любит деньги.

Лорда мы нашли достаточно быстро и после перекрестного допроса, где, как мне показалось, я вел себя достойнейшим образом, мне и Стиклзу была выписана подорожная в Лондон и необходимый пропуск. Единственным моим упущением в разговоре было то, что я упомянул имя герцога Мальборо. (Откуда мне было знать, что лорд Черчилль сам давно метил на его место, которое в конце концов и получил). Я ответил на многочисленные вопросы лорда Черчилля, которого интересовало буквально все, что я мог вспомнить о герцоге: и как он говорил, и как он подмигивал, и как поворачивался, и не вытягивал ли губы трубочкой — буквально все. Если бы я был портным, то после этого допроса обязательно вышивал бы на жилетах слова «Ничего о герцоге Мальборо не знал, не знаю и не желаю знать». Думаю, что такие жилеты шли бы нарасхват по двойной цене.

Единственное, что меня тревожило, так это беспокойство матери. На мое счастье, в наши места отправлялся солдат с посланием сержанту Блоксхэму. Я послал с ним весточку матери, подкрепив свою просьбу шиллингом.

Мы с Джереми рады были отбыть в Лондон, чтобы не видеть зверств, которые творили победители и от которых стонала вся страна. Потом уже я услышал такое, что волосы вставали дыбом, и я несколько дней не мог даже взглянуть на кусок сырого мяса.

Вид Лондона вызвал в моем сердце самые теплые воспоминания. Как и прежде, меня поражало обилие народа, шум и жизнерадостная суета. Лондонцы все делают быстро: ты еще не успел и рта раскрыть, а тебя уже поняли. Вот у нас в Оаре собеседнику нужно повторить трижды, чтобы заронить самую простую мысль в его деревянную голову, да и то — если говорить достаточно медленно. Но в то же время дураками нас назвать никак нельзя, просто такими уж мы родились.

Лондон вновь удивил меня своим праздничным освещением, самой своей атмосферой. Я подумал о том, что где-то здесь живет Лорна, дышит тем же воздухом, ходит по этим улицам и, может быть, вспоминает время, проведенное на нашей ферме.

Гостиница, в которую меня определили, не принесла мне желанного отдыха. Едва я растянулся на кровати, как целый легион клопов, обрадованных, что к их столу подали такого огромного полнокровного деревенщину, скопом набросился на меня. Они разукрасили мое тело и физиономию такими пятнами, что стыдно было показаться на улице. Я пошел с жалобой к хозяину, попросив выделить мне небольшой стожок сена, на что тот ответил: мол, стогов в Лондоне не держат, а если мне будет угодно подождать денька два, то освободится номер почти без клопов, который сейчас, к его великому сожалению, занимает один ирландец. Выслушав эту тираду, я направился на поиски нового жилья.

Мне рекомендовали дом, хозяйкой которого была вдова-шотландка. Дом сиял чистотой, но при всем при этом поесть здесь было решительного нечего, ни человеку, ни клопу. На мою просьбу о еде, хотя я обещал щедро заплатить, хозяюшка скроила такую рожу, что даже кисть любого художника полиняла бы от ужаса.

Я уже совсем было приготовился вернуться назад в нежные объятья клопов, как вдруг вспомнил о скорняке, у которого гостил в свой первый приезд в столицу. Он обрадовался мне и предложил ту же самую комнату, причем радость его была настолько велика, что вылилась в лишние два шиллинга, которые мне пришлось тут же выложить.

В город мне разрешалось выходить только на несколько часов в день, так как я дал обязательство Стиклзу находиться на месте, ибо в любую минуту меня могли вызвать в Верховный Суд. Во время сессий суда мне было велено сидеть дома, и это удручало больше всего, поскольку резко уменьшало возможность встретить Лорну. Именно в это время люди высшего света и выходили на улицу, чтобы немного подбодрить простых смертных своим видом. В другие часы леди Лорну увидеть было невозможно. В Лондоне существовали и места светских развлечений, куда попадали за отдельную, весьма высокую плату, чтобы опять-таки поглазеть на высшее общество. Но к сожалению, деньги у меня кончались, а вместе с ними и шансы на свидание с Лорной, поскольку в такие места, даже имея деньги, можно было проникнуть лишь в достойном костюме.

По этим причинам, а также из-за моей чрезмерной гордости, я так и не увиделся с Лорной за все время проживания в столице. Мне в голову приходили самые безумные планы. Я представлял себе, как буду караулить ее, выслеживать, а потом как-нибудь посреди улицы грохнусь на колени у ее ног и, колотя себя кулаками в грудь, закричу: «Лорна, вот он я, бедный преданный фермер, недостойный тебя по причине своего низкого происхождения, и все же я осмелился ползать перед тобой. Пожалей