Читать книгу - "Свободная любовь. Очарование греха - Якоб Вассерман"

— Ну, что же? Придет он? — с волнением спросил Анзельм.

Винивак не знал.

— Кто же это был? Как он выглядел? — спросила Рената.

Но Винивак ничего не знал, а Марианна ушла в город.

Рената выглядела взволнованной, и Вандерер понял, что нахлынувшая на нее страсть исчезла без следа. Чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей, Анзельм заговорил о купленной им вчера собаке.

— Только вот кличка у нее нелепая — Ангелус, не правда ли, Рената? Совсем не подходящая! Собаку можно назвать Сикстом, Теодором или Шнапом, но Ангелус…

Он хотел заставить ее улыбнуться, но шутки не казались ей смешными.

Заметив свою неудачу, Вандерер, чтобы развлечь Ренату, предложил поехать вместе в город; ему как раз надо было купить еды для собаки.

— Поезжай, — сказала Рената. — Мне хочется побыть одной. Только привези мне газет.

Он был рад, что девушка выразила хоть какое-нибудь желание.

— Газет? Хорошо.

Он закурил сигару и пускал клубы дыма.

— Хотел бы я знать, кто это приходил. Наверно, какой-нибудь праздношатающийся.

Перед уходом он хотел поцеловать Ренату, но она шутливо отстранила его.

— Я не люблю тебя, когда ты куришь, — сказала она с веселым блеском в глазах.

Он засмеялся и ушел, напевая итальянскую песенку.

«Странно, — думала Рената, — зачем сижу я здесь день за днем? Ведь мир так широк и в нем так много любопытного».

Начинало смеркаться; она надела пальто и вышла из дома.

Спокойно плескались о берег волны озера; закат догорал, отражаясь в воде; гравий скрипел под ногами Ренаты. Когда она вошла в лес, шум сразу смолк, и сделалось жутко. В лесу уже стемнело, но она часто здесь ходила, и все дороги были ей хорошо знакомы: эта вела на гору, та на станцию, эта в глубину леса. Хотя Ренате было страшно, но, будто назло себе, она свернула на последнюю тропку. Сделав несколько шагов, она услышала около себя шорох и, слегка вскрикнув, остановилась. Перед нею стоял Петер Грауман. Он вежливо раскланялся, приподняв широкополую шляпу. Глядя на его лицо, освещенное красным отблеском заката, искривленное в почтительную улыбку, которая одинаково могла означать и насмешку, Рената испытывала такое чувство, как будто перед ней было существо, вышедшее из недр земли, и ужас охватил ее. Она молча повернула назад и пошла по направлению к вилле.

— Я испугал вас, сударыня, прошу меня извинить. Позвольте вам представиться.

И он назвал свое имя. У него был глубокий, звучный голос, в котором чувствовалась какая-то странная сила, почти приказание, заставившее Ренату остановиться.

— Вы преследуете меня, — высокомерно сказала она, пытаясь прикрыть высокомерием свои страх и смятение.

— Я в этом совершенно не виноват, — возразил с преувеличенным смущением Петер Грауман. — Правда, когда я увидел вас в первый раз на пароходе, мне захотелось стать хоть вашей собакой, чтобы всюду следовать за вами. Потому что для меня приятнее было бы быть вашим псом, чем человеком вдали от вас. Но я покорился судьбе, малодушно покорился.

— Вы все время шпионите за мной, ходите под окнами, приходите в дом за справками у прислуги.

Грауман уверял в своей невинности с пафосом, производившим впечатление иронии. Рената была вынуждена извиниться.

— Почему вы так недоверчивы? — продолжал Грау-ман таким тоном, как будто ее недоверие делало его несчастным. — У вас нет для этого никакого повода. В том, что я должен был встретить вас, была моя судьба, а в том, что вы пришли сегодня в лес, была ваша. И пусть наша встреча длится не более четверти часа — эти мгновения огненными чертами будут выжжены в моей памяти. Я ходил вокруг, ждал и был уверен, что сегодня это совершится.

Он замолчал и вытер лоб платком. Непреодолимая тревога, все возрастая, парализовала мысли Ренаты.

— Вы спросите: почему это должно было случиться? — снова начал Петер Грауман своим звучным, неумолимым голосом. — Потому что, с тех пор как я себя помню, я верил, что рано или поздно встречу вас, именно вас, на своем жизненном пути. Поверьте мне, говоря это, я не ослеплен чувством. И если бы вы захотели от меня убежать, то это было бы все равно, как если бы луна захотела убежать от земли, которая ее притягивает. Верьте мне!

Рената учащенно дышала и шла все быстрее; страх туманил ее голову, точно угар. Вскоре она дошла до опушки леса и остановилась, словно впереди была невидимая преграда, и осмотрела окрестности, освещенные лунным светом. Легкие облака внизу напоминали клубы пыли, поднятой толпой всадников, а те, что плыли высоко, были как будто из серебра; впереди виднелась вилла. Ренате стало стыдно своего страха, и она замедлила шаги. Теперь она смело взглянула на своего спутника. Его показная вычурная элегантность выглядела комично, и она насмешливо спросила:

— Разве вам не холодно в летнем пальто?

Петер Грауман замедлил шаги и проговорил задумчиво, как бы про себя:

— Неужели я горько ошибся? Простите, я воображал, что вы можете понять. То, что я сделал и о чем говорил, вероятно, кажется вам преступлением. Хорошо, пусть это будет преступление, тысяча первое. Тысяча остальных — в том же роде или еще хуже. Буржуазный мир непроницаем. Остается стать сторожем и бодрствовать перед запертыми воротами.

— Но чего же вы хотите от меня? — с тревогой воскликнула Рената.

— У меня есть маленькая записная книжка. Содержание ее я знаю наизусть, и потому мне не надо света, чтобы прочесть ее… Елизавета Кернер погибла, Маргарет Хольмсен погибла. Анна Малинг погибла. Эльвина Симон…

— Эльвина Симон? — прошептала Рената. — Что все это значит?

— Погибли от одной и той же болезни: от любви, растраченной в пустыне. Не от несчастной любви, нет; от нее в большинстве случаев выздоравливают. Как объяснить, чтобы вы поняли? Представьте себе, например, что какой-нибудь поэт, за неимением бумаги и чернил, записал свое лучшее произведение, в котором вылилась вся его сущность, все заветные мысли и чувства, записал его… на песке, а поднявшийся ветер безвозвратно развеял все написанное. Поймите: безвозвратно! Это даже хуже, чем доверить все свое состояние плохому кораблю. И все эти женщины немы; они гибнут молча и терпят, терпят… А когда заговоришь с ними в темноте, они убегают и призывают на помощь буржуазное приличие. Уметь выбирать — это главное в жизни.

Они стояли теперь на холме. Внизу была вилла Вандерера, и оттуда доносился хриплый голос Винивака. На озере пронзительно свистел пароход. Рената была бледна. Широкополая шляпа и козлиная бородка не казались уже ей смешными; в них было что-то зловещее.

— Я ничего не понимаю, — сказала она глухим голосом.

Грауман широко раздвинул рот и оскалил зубы, как фавн.

— Одно движение руки говорит мне больше, чем история жизни. В особенности по отношению к мужчинам у меня чутье сыщика.