Читать книгу - "Сон наяву - Рада Теплинская"

глухим стоном подняла ведро и с грохотом, эхом разнёсшимся по двору, поставила его на высокую покосившуюся ограду свинарника. Свиньи, собравшиеся у разбитого деревянного корыта, почуяв долгожданную трапезу, с громким хрюканьем, поросячьим визгом и радостным чавканьем, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь, бросились к ограде, словно голодная армия, штурмующая крепость.

Если бы не крепкие, хоть и рассохшиеся жерди, они бы непременно растоптали хрупкую девушку, превратив ее в еще одну жертву своего ненасытного аппетита. Сделав последнее усилие, чувствуя, как от напряжения горят мышцы рук, Эмили наклонила ведро и вылила его содержимое в переполненное корыто. Когда свиньи бросились за самыми лакомыми кусочками, отталкивая друг друга и довольно похрюкивая, началось настоящее светопреставление, мерзкое и отвратительное, но, к сожалению, необходимое для выживания в этом богом забытом месте. Она отвернулась, стараясь не смотреть на эту картину, но отвратительный запах преследовал её, въедаясь в одежду и волосы.

Дождь, моросивший с самого утра, почти прекратился, оставив после себя лишь тяжёлые капли, срывающиеся с крыши и листьев деревьев, словно последние слёзы уходящего дня. Эмили, промокшая до нитки и дрожащая от холода, вылила последние остатки помоев и, чувствуя, как липкая грязь прилипает к её стоптанным башмакам, поспешила к дому, надеясь согреться у тусклого огня в очаге и выпить горячего чая. Только у самого крыльца, когда она уже собиралась нырнуть под спасительный навес, она заметила высокого джентльмена, стоявшего неподалёку от конюшни, и словно окаменела. Её сердце бешено заколотилось, предчувствуя перемены, а возможно, и избавление от этой грязной, беспросветной жизни.

Эмили с первого взгляда поняла, что перед ней джентльмен. Его манеры, осанка и тщательно подобранные детали одежды красноречиво свидетельствовали о благородном происхождении и несомненном богатстве. Дорогие желтовато-коричневые перчатки для верховой езды, сшитые на заказ у лучшего мастера, свидетельствовали о его привычке к роскоши и тщательном уходе за собой, а прекрасно скроенный костюм из добротной шерсти, идеально сидевший на его стройной фигуре, говорил о его вкусе и положении в обществе. Из-под широких полей шляпы с низкой тульей, защищавшей его от капель дождя, «выглядывало» улыбающееся красивое лицо с чисто выбритыми щеками и аккуратно подстриженными усами, густо усыпанными серебристыми точками седины, придавая ему вид мудрого и опытного человека. Эмили решила, что незнакомцу за сорок, примерно столько же, сколько было ее отцу, которого она едва помнила. Светлые глаза, несмотря на окружающую грязь и нищету, казалось, излучали доброту и тепло. «Наверняка у него здесь какое-то дело, – подумала она, и ее сердце тревожно забилось. – Такой важный джентльмен никогда бы не заехал в обычный пансион только для того, чтобы укрыться от дождя». Неужели он... В голове промелькнули обрывки детских воспоминаний, рассказы матери о дальних родственниках, о наследстве, которое ей никогда не достанется. Мысли скакали, как необъезженные кони, от надежды к страху, от мечты к реальности, жестокой и неприглядной. Она не знала, чего ожидать, но чувствовала, что ее жизнь вот-вот перевернется.

Она стояла, не в силах пошевелиться, и с надеждой и тревогой смотрела на незнакомца, словно ожидая вердикта, который решит ее дальнейшую судьбу. Заметив ее смущение и любопытство, он подошел ближе и с ласковой, теплой улыбкой, словно отцовской, сказал:

— Я сразу узнал тебя, моя дорогая девочка! Даже печальные обстоятельства, в которых ты оказалась, не могут разрушить семейное сходство. Ты как две капли воды похожа на Мэтью. — Золотисто-жёлтые глаза незнакомца, в которых отражалось пламя заходящего солнца, блестели, выдавая бурю чувств, которые он долгое время подавлял. Он нежно взял девушку за руку, почувствовав контраст между её маленькой, загрубевшей от работы ладонью и своими холёными руками. В его голосе звучала уверенность и нежность, словно он возвращал давно потерянное сокровище. - Ты, конечно же, Эмили. А я Роман Агилар, брат твоего отца и, следовательно, твой дядя.

21

Он сжал ее руку в своей, словно боясь, что она исчезнет, как мираж. И тогда Эмили увидела в его глазах не только сочувствие и родственную теплоту, но и твердую решимость исправить несправедливость судьбы, наверстать упущенное и вернуть Эмили к той жизни, которой она по праву заслуживала. Начиналась новая глава, полная надежд и обещаний, глава, в которой грязный двор пансиона «Забвение» останется лишь кошмарным воспоминанием.

Эмили судорожно пыталась сохранить на лице подобие спокойствия, но за последние месяцы оно превратилось в маску измученности и отчаяния. Бессонница, изматывающее чувство голода, леденящий душу страх, бесконечный поток унижений — все эти факторы сложились в непосильный груз, который давил на нее, словно гранитная плита. Казалось, еще немного, и эта плита раздавит ее окончательно, превратив в бесформенную массу боли и разочарования. За внешней оболочкой сдержанности бушевал ураган эмоций, которые она с огромным трудом контролировала. В ее глазах предательски заблестели слезы — крупные, обжигающие капли, словно пробившие брешь в дамбе, возведенной годами самоконтроля. Эти слезы были не просто влагой, они несли в себе соль горечи, терпкий привкус потерь и едкий дым несбывшихся надежд.

В следующее мгновение Эмили оказалась в объятиях Романа Агилара. Сильные, теплые руки Романа бережно, почти трепетно обняли ее, создав вокруг нее кокон защиты и безопасности, в которых она отчаянно нуждалась. Это были не просто объятия, а долгожданное убежище в бушующем море ее страданий, маяк надежды в беспросветной тьме. Она громко рыдала, задыхаясь от рыданий, и уткнулась лицом в его грудь, дрожа всем телом от нервного напряжения и истощения. Пелена горя застилала разум, словно непроницаемая завеса, высвобождая скорбь и отчаяние, копившиеся в ее душе долгие, мучительно долгие месяцы. В этот момент она позволила себе полностью отдаться на волю эмоций, больше не пытаясь сдерживать боль. Она отпустила все свои страхи, все свои сомнения, позволила себе быть слабой, уязвимой, настоящей.

— Не плачь, дитя моё, — ласково произнёс Агилар, и в его голосе отчётливо прозвучало искреннее сочувствие и неподдельная забота, словно мягкий, успокаивающий бальзам. Он нежно погладил племянницу по мокрым от дождя волосам, стараясь своей теплотой и лаской успокоить её дрожь, подарить ей частичку своего душевного тепла. — Всё будет хорошо. Ты в полной безопасности, так что ничего не бойся. Мы с Антониеттой... Антониетта — моя жена... Мы уже говорили с тобой и решили, что отныне ты будешь жить с нами в «Кипарисовых водах». Я хочу, чтобы ты стала Антониете... как бы сестрой. Сейчас бедняжке тоже нелегко — она ждёт первого ребёнка. Гормональные бури и тревоги по поводу будущего материнства сделали её особенно уязвимой и