Читать книгу - "Тени столь жестокие - Лив Зандер"

— В точку. — Он отвёл взгляд, скользнув им по бурному морю, а потом вернул его на меня. — Значит, вот твоя жалкая попытка сбежать от такого… ублюдка? Дразнишь меня хорошей погоней?

Я покосилась на край обрыва, который внезапно перестал казаться таким уж страшным.

— Я бы предпочла сперва найти свой дар.

Он поднял руку, подзывая меня движением пальца.

— Подойди ко мне.

Я отступила и вскинула подбородок.

— Не подойду.

Чёрное, как чернила, щупальце теней выстрелило ко мне, обвилось вокруг тела ледяными верёвками. Один резкий рывок — и оно потащило меня к нему. Мои ступни почти везло по снегу, ветер свистел в ушах. Из горла сорвался вскрик, тут же сменившийся хрипом, когда моё горло угодило в его стиснутую ладонь.

Он вжал пальцы с обеих сторон трахеи, останавливаясь в шаге от боли, подошёл ближе и провёл носом по щеке, прорычав:

— Услышь меня, Галантия. Куда бы ты ни пошла, какую бы форму ни приняла — я найду тебя. Ты не убежишь от меня. Ты не упорхнёшь от меня. Каждый путь, что ты изберёшь — на север, восток, юг или запад — я пойду за тобой, потому что… ты… моя.

Я зажмурилась, содрогаясь в ознобе от его угрозы и от того, как его губы коснулись моей щеки.

— Я не белая голубка. И я никогда не буду твоей.

— Ты всегда будешь моей маленькой белой голубкой, — его пальцы скользнули вниз, очертив круг вокруг шрама на моей грудине сквозь шерстяное платье. — Знаешь, в чём дело, Галантия? Ты оставила своего аноа после первого обращения. Даже если найдёшь свой дар, он достанется твоей хилой пташке… которая, как ни странно, у меня.

Мои зубы стиснулись. Может ли это быть правдой? Вполне. Не то чтобы я считала своих воронов посреди всего того хаоса..

Я подняла взгляд на него.

— Значит, ты до сих пор держишь часть меня в плену?

Малир отступил, залез в большую сумку на поясе и достал маленького белого… Боги, да это был, правда, жалкий, худой и уродливый птенец.

— Аноа крайне трудно содержать. Долго врозь со своей стаей они не выживают — могут просто зачахнуть.

Звучало как угроза, если я когда-либо и слышала угрозы.

— Дай угадаю, ты хочешь что-то взамен за возвращение моей птицы. Что именно? Связь?

Конечно, связь. Малир не был тем, кто дарил доброту без выгоды для себя. А что ещё он мог хотеть от меня, кроме как усилить свои силы?

Он поднёс птицу ближе, та лишь вяло подняла голову в мою сторону — и тут же рассыпалась в перья, в белые клочья, от чего у меня сжалось сердце.

— Считай это знаком моей привязанности.

— Привязанности? — одно слово, и осколки моего сердца поднялись, как щиты. Теперь я точно знала, что доверять ему нельзя. — Как будто твоя гнилая душа способна хоть что-то понимать об этом. Кроме как притворяться. Обманывать.

— Обман и правда не всегда противники, — он снова схватил меня за горло, заслоняя собой весь мир, его губы скользнули вдоль моей челюсти. — Самая горькая ирония обмана в том, что он может заставить подлиннейшую правду выглядеть величайшей ложью.

Дыхание сбилось, тело оказалось зажато между его жаром и холодом зимы, лижущим спину.

— Пытаешься заставить меня поверить, что твоя нежность ко мне была искренней?

Он прижал большой палец к моему подбородку, поворачивая голову так, чтобы носом скользнуть по тонким волоскам у моего виска, и шёпот прошелестел в мое ухо:

— Вся.

От горячего потока дыхания на коже и этих слов меня пробила дрожь, такая сладкая, что врезалась в моё упрямое сопротивление.

— Всё, что выходит из твоего рта, — ложь. Никакой привязанности, никакой нежности, никакой любви. Всё это время ты ненавидел меня.

— Как я мог не ненавидеть тебя, мм? Человека. И к тому же, как я полагал, Брисден. — Его рот скользнул к моей шее, где губы оставили медленный, ленивый след по бьющейся вене к мочке уха, и там он прохрипел: — Хочешь знать, что делало это ещё хуже? То, как я любил проводить дни с тобой на воздухе, утро — за своим столом, а ночи — в нашем гнезде. Ты удивительна, Галантия, удивительна неявно, но стоит приглядеться ближе… Я пригляделся. И то, что я увидел, я полюбил.

Я закрыла глаза, захлёбываясь его словами и уступая божественному ощущению языка на моей мочке, даже качая головой.

— Лжец.

— Да, я лжец, — его дыхание ласкало ухо, и губы проложили дорожку к моему рту. — Я твердил себе, что ненавижу тебя, как того требовала честь. Что не предаю память о всей своей семье, пока жажду тебя, хочу тебя, каждую гребаную секунду… одержим тобой.

— Хватит.

Моё сердце было слишком слабым, ещё не исцелённым, чтобы защититься от его уловок и лжи. И всё же… я жаждала ещё, отчаянно выискивая крохи истинной любви после того, как впервые вкусила её в жертве моей матери.

— Я любил то, с каким любопытством ты смотрела на девочку у утёса, любил, как ты скакала по лугу, как заплетала мне волосы, любил каждое, самое банальное мгновение между нами, — его губы ткнулись в уголок моего рта, сначала осторожно, потом всё настойчивее, пытаясь поймать мои. — И ненавидел тебя ещё сильнее за то, что ты заставляла меня чувствовать это, аноалея.

О боги, как его язык лизнул мою нижнюю губу — это была пытка, сладкая пытка, от которой я едва сдерживалась.

— Не называй меня так.

— Ты чувствуешь это, не так ли? Даже без дара ты чувствуешь. Мы — две половины целого, — его шёпот ласкал маленькую щель, в которую он вплёлся, раздвигая мои губы каждым мягким, чувственным движением. — С той самой минуты, как я впервые увидел тебя, я это ощутил. Ты и я принадлежим друг другу. Навсегда.

Я боролась с тянущим в груди зовом, заставлявшим склоняться к нему. И эти серо-карие глаза… Ни один мужчина никогда не смотрел на меня так, как Малир сейчас — будто я центр его вселенной.

— Поцелуй меня, аноалея, — прохрипел он у моих губ, лаская их, подталкивая к слиянию. — Пусти моего аноа к своему. Свяжись со мной.

Свяжись со мной.

Его слова вцепились в моё сердце, как стальные тиски. Вот зачем он пришёл, да? Не чтобы объясниться, не чтобы признаться в любви, и уж точно не чтобы извиниться — я так и не услышала ни слова сожаления. Нет… он пришёл лгать.

Плести интриги.

Добиваться связи.

Даже сейчас его амбиции были важнее всего, затмевая