Читать книгу - "Юсуповы, или Роковая дама империи - Елена Арсеньева"

Слухи о скандальных похождениях Феликса дошли до государя, тот запретил им с Дмитрием видеться. За ними даже слежку установили! Тогда Дмитрий переехал в собственный дом и попросил Феликса помочь ему обустроиться.

Как видно из сего пассажа, мелькали в жизни моего будущего мужа и женщины. Кому любопытны его похождения, может обратиться к его мемуарам, только там полно полуправды и недоговоренностей. Впрочем, я не намерена открывать какие-то его тайны: все, что он совершал до брака со мной, было до меня, и, между прочим, выходила я за Феликса с открытыми глазами, отлично зная его репутацию и уверенная в том, что ради меня он с охотой расстанется с прежними привычками. Какая юная, невинная девица не ринется с радостью обращать в истинную веру грешника, жаждущего раскаяния, к тому же такого невероятно красивого грешника… И такого невероятно богатого!

Одно могу уточнить. Поскольку он сам рассказывал мне это с долей бравады и частично упомянул в мемуарах, не будет большого греха в этом уточнении, тем более что Феликс и сам пытался объяснить, откуда взялась в нем страсть к однополой любви. Первый такой опыт Феликс получил еще совсем юным, можно сказать, мальчиком, встретившись однажды с неким аргентинцем по имени Виктор Контрерас. Спустя десятилетия, уже в Париже, он познакомился с молодым художником, которого также звали Виктор Контрерас. В жизни случаются самые забавные совпадения, хотя мне они вовсе не казались забавными! Этот художник был им усыновлен. Хотя я наверное знала, что отношения между ними были всякие. Говорят, немолодых людей неодолимо тянет к молодости. Это так! Грубая, животная молодость этого неотесанного, хотя и стихийно талантливого существа очаровала Феликса на склоне его лет: Виктор Контрерас стал его последней любовью. Так же, как его полный тезка был некогда первым любовником. Странное совпадение!

Того, первого, Виктора Контрераса каким-то ветром занесло в Контрексевиль. Какое роковое созвучие, еще одно совпадение! – во Францию, в Лотарингию, где Зинаида Николаевна проходила курс лечения. Феликс от нечего делать шлялся где придется и однажды случайно подсмотрел свидание пылкого аргентинца с какой-то местной барышней. Его детская чувственность была возбуждена, он заговорил с аргентинцем. Тот, видимо, был человеком развращенным до мозга костей и не постыдился пригласить юнца к себе в отель – его извиняет лишь то, что Феликс прибавил себе лет, да и впрямь, по его словам, выглядел куда более взрослым, чем был на самом деле, лет на четырнадцать-пятнадцать, а в южных странах эти годы считаются вполне подходящими для приобщения к плотским развлечениям. Аргентинец позвал мальчика в свой отельный номер, где собирался продолжить свидание со своей подругой. Пригласил посмотреть… однако сделал его соучастником любовной вакханалии. Феликсу понравилось женское тело, однако мужское восхитило его неизмеримо сильнее. Он стал как бы двуполым существом, потому что развитие нормального влечения было искажено в столь раннем возрасте.

Сам он объяснял свои пристрастия так: «Я легко покорял женщин, но так же легко охладевал к ним. Они за мной, как говорится, бегали, а самому мне за кем-то бегать было скучно. Зачем? Я и так знал, что любая хочет стать моей. Я был весьма эгоистичен, привык быть центром любви и даже обожания, привык, что все мои прихоти немедля исполняются. Я считал вполне в порядке вещей: что хочу, то и делаю, мое желание – закон, мне нет дела ни до кого.

Меня иной раз упрекали, будто я женщин не люблю. Но это вовсе не так, однако люблю я тех, кого есть за что любить. Встречал я тех, от кого голову терял. Но очарование слишком быстро проходило. Не только я был в том виновен – женщины самой своей натурой отталкивали меня. Пусть меня осудят, но я уверен: мужчины честней и бескорыстней женщин. Странно ли, что некоторые вызывали во мне любовь? За что меня тут можно порицать? За что вообще можно порицать тех, кто любит себе подобных? Их считают ненормальными… Но как быть, если для них ненормально то, что нормально для большинства? Они в этом не виноваты, такими их создала природа…»

Такое же, как у Феликса, искажение сферы чувственности произошло и с моим кузеном Дмитрием, ибо его воспитатель, великий князь Сергей Александрович, был, к несчастью, непоборимым приверженцем только и исключительно однополой любви.

Это сделало брак великой княгини Елизаветы Федоровны истинной трагедией, хотя она искренне любила своего странного супруга, ставшего ей первым, лучшим другом, но не мужем в полном смысле этого слова. Ходили слухи… насчет нее много ходило слухов, причем не только прославляющих ее высокую нравственность и даже святость. С одной стороны, в ее лучшие годы рядом был муж, который даже не посчитал нужным не то что регулярно исполнять свои супружеские обязанности, но хотя бы в первую ночь разрушить ее девственность (и при этом они всегда спали в одной постели!). С другой – молодой брат этого ледяного супруга, весь пылкость и страстность, к тому же некоторое время назад овдовевший и не сводивший глаз с очаровательной, воистину очаровательной великой княгини… Я уже говорила о том, что у них произошло с великим князем Павлом Александровичем, дядей императора, отцом Дмитрия. И когда Павел Александрович влюбился в Ольгу Валерьяновну Пистолькорс – замужнюю даму, мать троих детей! – и пожелал заключить с ней морганатический брак, Елизавета Федоровна была одной из первых, кто поддержал самые суровые меры против этой пары. Ходили слухи, что из жгучей ревности…

Император поставил своему дяде Павлу Александровичу ультиматум… тот пожертвовал ради любви положением и уехал с госпожой Пистолькорс за границу. Впоследствии она получила титул княгини Палей. У них было трое детей: Владимир, погибший при красных в Алапаевске (вместе, к слову сказать, с Елизаветой Федоровной), Ирина, позднее вышедшая замуж за моего брата Федора, и Наталья, более известная по фамилии своего французского мужа, знаменитого кутюрье и парфюмера Лелонга. Наши пути с Натальей очень сильно пересекались в те времена, когда мы в Париже, в эмиграции, открывали свой модный дом.

Я уже не раз упоминала, что после отъезда великого князя Павла за границу его дети, Мари и Дмитрий, были переданы на воспитание великому князю Сергею Александровичу. «Теперь я ваш отец, а вы – мои дети!» – сказал им дядюшка.

Мы встречались тогда нечасто, поскольку Мари была постарше и уже не появлялась на тех детских праздниках, где веселились мы, но она рассказывала мне годы спустя, что они с братом были очень одиноки, и их опекуны сначала внушали им страх, настолько они, гордые и застенчивые, замкнутые, избегающие откровенных проявлений чувств, мало напоминали их веселого отца. И все же Сергей Александрович был самым заботливым, самым нежным дядюшкой для детей своего брата – в отличие, между прочим, от тети Елизаветы Федоровны. Она оставалась к племянникам совершенно равнодушна и интересовалась лишь собственной персоной: лелеяла свою нежную красоту (сама готовила кремы для лица из сливок и огуречного сока) и украшала себя (придумывала и рисовала дивные фасоны своих нарядов и тщательно подбирала к ним драгоценности, благо Сергей Александрович дарил их жене бессчетное количество). Лишь потом, с годами, жизнь смогла смягчить равнодушие Елизаветы Федоровны и к племянникам, и к людям вообще, превратила ее совсем в другого человека – полную противоположность ледяной, чопорной красавице, которую ее племянница Мари запомнила с детства. Так или иначе, она не помешала супругу приохотить Дмитрия к противоестественным отношениям, хотя, как сын своего веселого отца, он не был чужд и очарованию женщин, в чем годы спустя смог убедиться весь Париж, наблюдавший его бурный роман со знаменитой Коко Шанель. Да и в других женщин бывал он влюблен, уж я-то это доподлинно знаю…