Читать книгу - "Варвара Спиридонова, ныне покойная - Тата Алатова"

показалось, что близкая смерть уже нанесла свои отметины, обветрив губы белым налетом, а вокруг глаз, наоборот, нарисовав темноты.

Теплый лучик скользнул по рукаву Марка, добрался до его плеча, на минутку задержался возле его шеи, согрел щеку. Он попытался ухватиться за этот лучик, погладить его, приласкать, но тот растворился сквозь пальцы и перебрался на Кристину.

Устроился на её груди, пока, медленно бледнея, не исчез.

Марк сглотнул.

Страх разъедал его, как соляная кислота.

Он взял подергивающуюся руку Кристины и прижался к ней лбом.

Ведь даже неизвестно было, где на самом деле была Варвара.

В ту ночь Ивановой стало хуже, и началась агония. Воспалительный процесс охватил ствол её мозга, и болезнь приняла новую, поставившую врачей в тупик, фазу.

Пациентку перевели в реанимацию, и Марку вход туда был закрыт. Он только получал сухие сводки: хуже, еще хуже, совсем плохо.

— У неё такие симптомы, словно мозг отторгает инородное тело. Так бывает после трансплантации, — сказал Соловьев. — Ничего не понимаю.

Пока медики собирали консилиумы, увлеченные необычными открытиями о довольно редкой болезни, Марк много гулял с Бисмарком. Он взял отпуск, не в силах думать о работе.

Сходил в оперу, и пение Гренландии Брик едва не довело его до слез.

После выступления они с оперной дивой отправились в бар, где грустно и задумчиво пили в молчании.

Утром позвонил Соловьев.

— Ты знаешь, — удивленно сказал он, — воспаление сходит на нет. И я еще не вполне уверен, но кажется, что нейронные связи восстанавливаются. Терапия действует! Я напишу об этом диссертацию…

Марк не стал говорить о том, что он бы не стал рассчитывать на прорыв в лечении энцефалитов. Ему просто не подчинялись голосовые связки.

Он без всяких сил опустил трубку и зарылся лицом в шерсть Бисмарка.

16

Кристину Иванову перевели из палаты интенсивной терапии через неделю.

Она была в сознании, когда Марк навестил её, но её рассудок все еще не подчинялся ей.

— Капает, — губы едва шевелились, а речь была крайне невнятной.

— Привет. Я Марк. Я твой друг.

Кристина обвела его мутным, рассеянным взглядом. Она часто облизывала губы и никак не могла сфокусироваться на его лице.

— Друг? — переспросила она.

— Марк. Друг, — твердо повторил он, взяв её за руку.

Она не пыталась её отдернуть, увлеченная рисунком на занавесках.

Ладонь была холодной и влажной, как у лягушки.

— Капает, — повторила она настойчиво.

Видимо, капельница её раздражала.

— Это пройдет, — утешил её Марк.

Кристина снова попыталась посмотреть на него.

— Нос, — сказала она.

— Правильно. Марк.

Он склонился над ней, удерживая её лицо за подбородок. В глубине невыразительных серых глаз что-то переливалось, похожее на мерцание капли бензина в луже.

От облегчения Марк ощутил такую слабость, что едва не прилег на больничную койку вместе с Кристиной.

— Ну ладно, — сказал он, прикасаясь губами к её лбу. — Я вытащу тебя.

— Нос?

— Марк.

Главное, чтобы родственники Ивановой не выгнали его вон.

— Реабилитация может занять долгие месяцы, — сообщил Соловьев двум приехавшим из района тетушкам.

Марк, на правах романтической привязанности, слушал тоже.

Повезло, что обошлось без мужа и двоих детей.

Что бы они тогда с Варварой делали?

— Болезнь нарушила когнитивные, поведенческие, социальные, эмоциональные навыки.

Тетушки слушали врача с ужасом и ничего не понимали.

— Кристине нужно учиться всему заново: разговаривать, слушать, есть, принимать душ, — перешел на русский язык Соловьев. — Здесь необходима не только работа специалистов-реабилитологов, но и поддержка семьи. Благоприятная обстановка, привычное окружение, физиотерапия.

— Но мы живем в деревне, — сказала одна тетушка.

— У нас корова, — сказала другая.

— Где мне поставить раскладушку? — спросил Марк.

— Но вы мужчина.

— И мы вас не знаем.

— У вас корова, — напомнил Марк. — Не волнуйтесь, я обо всем позабочусь.

Так Кристина Иванова оказалась в его полном распоряжении.

— Кто ты? — спросила она несколькими днями позже.

Чистые волосы пушились вокруг её лица, и веснушки двигались, когда она разговаривала или хмурилась.

Марк, который в этот момент натягивал на её ноги носки, вскинул голову, пытаясь понять, последует ли за этим вопросом вспышка гнева.

— Я Марк, — спокойно ответил он.

— Кто ты? — повторила она отчетливо.

— Душегуб и убивец, — вздохнул он.

Она сдвинула рыжие густые брови, пытаясь сосредоточиться. Подняла свои подрагивающие руки, разглядывая их.

— Я не знаю тебя, — сказала Кристина возмущенно.

— У нас с тобой полно времени, чтобы познакомиться, — утешил он её.

— Жужжит, — пожаловала она, поднимая руки к голове. Марк перехватил её за запястья прежде, чем она начала дергать себя за волосы.

— Тихо, — сказал он, бережно укачивая Кристину. — Не буянь, Варвара.

Это имя вырвалось у него само себе, хотя он обещал себе не использовать его больше.

Но оно подействовало самым успокаивающим образом.

Кристина доверчиво прижалась к нему, сказала доверчиво:

— Приятно. Тепло.

— Конечно, — согласился с ней Марк, легко целуя в висок.

С ходьбой у них получалось неплохо, но мелкая моторика не давалась Кристине. Ложки и расчески выпадали из её рук, а рисование, которое посоветовали реабилитологи, превращалось в сущее наказание.

Она плохо спала по ночам, её терзали судороги, приступы удушья и панические атаки. Иногда она на полном серьезе пыталась оторвать себе голову, крича во все горло, что она чужая. Это приводило Марка в отчаяние, и он начинал уже винить себя за то, что впутал Кристину в эту историю.

Ей нравились его прикосновения, и она с удовольствием обнималась, и вскоре они привыкли засыпать вместе, потому что так Кристина спала лучше.

Медсестры и врачи закрывали глаза на мелкие нарушения, потому что Марк освобождал их от кучи забот по уходу за Ивановой.

И спустя несколько недель их отправили на реабилитацию в санаторий.

17

— Марк, — проснувшись рано утром, Кристина первым делом начинала искать его.

— Здесь, — сонно ответил он, находя её руку и сжимая её.

— Марк, — повторила она с удовольствием.

Она приподнялась на локте, разглядывая его.

— У тебя красивый нос, — одобрила она.

— Да, тебе он всегда нравился больше, чем мой богатый внутренний мир.

— Но ты не очень молодой.

— Не очень, — согласился