Читать книгу - "Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская"

– Ты хочешь сказать, что волновался за меня?

– Я работал всю ночь, и то, что тебя не было – это было, признаться, просто прекрасно. Все-таки как же ты умеешь отвлекать, – поделился он, наблюдая за каждым ее движением. Она знала, что сейчас он пытается просчитать, где она была, что делала, о чем думала и достаточно ли больно он делает ей своими словами.

– Что ж, рада, что смогла наконец тебе угодить. – Олеся принялась мыть посуду, оставшуюся еще со вчерашнего дня. На секунду она захотела вдруг обратно, в квартиру к Шебякину, под белоснежное пуховое одеяло, и чтобы никогда в жизни не знать Максима.

– Как спектакль? Сыграла свою старушку?

– Сказали, что я была в ударе!

– И кто тебя ударил? – хмыкнул Максим.

– Ты хочешь чего-нибудь поесть? – спросила Олеся, следуя логике этого фальшивого мира и спокойствия, такого же, какой бывает в самом эпицентре летящего по пустыне торнадо.

– Я хочу знать, что с тобой происходит, – процедил сквозь зубы Максим.

– Ничего не происходит.

– Я хочу, чтобы ты никогда больше не поступала так. – Максим подошел, вырвал из ее рук тарелки, которые она мыла, и швырнул их обратно в раковину, где они благополучно разбились, зацепив еще бог весть сколько другой посуды.

– Не поступала как? – вытаращилась на него Олеся, отступив и прижавшись к раковине. – Ты сказал убираться – я убралась. Ты велел никогда не читать твою книгу – я не читаю. Хочешь, я буду приходить по вечерам, заниматься с тобой сексом и исчезать, чтоб не отвлекать тебя ни от чего?

– Сейчас по сценарию я должен бы залепить тебе пощечину, да? – зло ухмыльнулся Максим и схватил Олесю за запястья. Его хватка была сильной, он хотел бы сделать ей больно, но она только подалась вперед и принялась целовать его, даже не пытаясь вырваться или сопротивляться.

– Ты волновался, да?

– Не дождешься. – Максим сбросил какие-то полотенца с кухонного стола и усадил на него Олесю. – Плевать мне. – Он грубо раздвинул коленом ее ноги и заставил ее сидеть так, неудобно и возбуждающе одновременно. – Сними платье.

– Сам снимешь, – фыркнула она.

– Сними. – Он отпустил ее руки, и она послушно поднесла пальцы к подолу, не сводя с Максима глаз. В квартире было прохладно. Вечер, солнце светило, но не грело. Два дня промелькнули как один миг в этом пьяном угаре, коктейле из веселья и отчаяния, из отчаянного веселья. Олеся стянула платье и позволила Максиму насладиться своим смущением.

– Сними все остальное, – скомандовал он, и она послушно стащила лифчик и трусики, бросив их на пол. Он стоял напротив и смотрел, а Олеся невольно про себя повеселилась от мысли, что второй раз за несколько последних часов она сидит голая перед мужчиной, который просто на нее смотрит и ничего не делает. Даже не шевелится. Только тот не мог – она не позволяла, сопротивляясь всеми способами. А этот знает, как сильно сейчас Олеся хочет оказаться в его руках, хочет самых крепких объятий, самых неприличных команд, самых грязных слов.

– Встань! – Померанцев отошел на пару шагов и заставил Олесю обернуться вокруг себя. Она вдруг догадалась, что он пытается сделать. Гадает по ее обнаженному телу, где она была и что делала этой ночью. Не спрашивает не потому, что ему все равно. Он бы не поверил ни единому ее слову, так что сейчас просто инспектирует ее, как вещественное доказательство.

– Мне холодно, – пробормотала Олеся.

– Потерпишь, – коротко отрезал Померанцев.

– Хорошо, – кротко согласилась она. Как совсем недавно Олеся заявила Шебякину, она ничего не имела против обнаженки. Актрисам приходится с этим мириться. Зачастую возможность получить роль напрямую зависит от твоей готовности выйти под объективы голой. А вовсе не от того, согласишься ли ты с кем-то переспать.

– Вот и ладно, вот и хорошая девочка, – порадовался Померанцев, как ребенок, когда его любимая игрушка оказывается исправной и готовой к игре. Он взял Олесю за руку, отвел в их гостиную, где она увидела стоящую на штативе камеру.

– Что это? – вытаращилась она.

– Не твое дело. – Померанцев подошел к штативу и принялся что-то там настраивать. Он никогда раньше не снимал ее на видеокамеру, ни обнаженной, ни одетой, и сейчас Олеся не знала, убегать ей или отдаться этой волне возбуждения, отчего-то возникшей при одной только мысли, что Максим может сейчас с ней сделать.

– Повернись вправо, – скомандовал он, и она покорно исполнила. Максим задернул шторы на большом, соединенном с балконом окне и нажал на запись. Красный огонек загорелся, заставив Олесю вздрогнуть и почувствовать волну жара. Максим не погасил свет, он подошел к ней, завел ее руки за спину, впился своим ртом в ее губы и прижал ее к себе. Он оставался одетым еще какое-то время, давая ей почувствовать это почти непереносимое неравенство в их положении: красавица всегда обнажена и беззащитна, чудовище всегда покрыто шерстью, и нет никаких пределов его власти. Он не позволил Олесе касаться себя – знал, подлец, как ей хотелось этого. Запретил закрывать глаза, наслаждаясь ее взглядом, влюбленным, загипнотизированным взглядом.

– Я чувствую себя куклой, – пробормотала она и простонала, не имея сил сдерживаться и с трудом удерживаясь на ногах.

– Это хорошо, – пробормотал Померанцев, разворачивая ее спиной к себе, лицом к объективу. Потом, позже, он вынул диск из камеры и поставил его крутиться в спальне, заставляя Олесю и обсуждая каждое выражение ее лица, каждое движение.

– Ты же актриса, должна контролировать себя, – ухмылялся он, довольный полученным результатом.

– Я же не порноактриса, – отбивалась от него усталая, счастливая, пристыженная и при этом полная эмоций Олеся.

– В какой-то степени ты теперь и есть порноактриса. Если выложить это в Сеть! – усмехнулся Померанцев. Олеся моментально пришла в чувство, словно облили холодной водой из ведра.

– Нет, ты не можешь! – воскликнула она.

– Не могу? Почему? Что может мне помешать? И потом, ты там достаточно хороша. Я подтверждаю, ты смотришься отлично. Это может пойти тебе на пользу. Ты же готова сделать все, чтобы сдвинуть карьеру с места. Верно?

– Почти все, – прошептала Олеся, осознав наконец, из-за чего Померанцев ведет себя так.

– Ты же изменила мне, да? С этим режиссером? Ты у него провела ночь? – спросил он, и глаза его в этот момент стали холодными-прехолодными, ледяными, как айсберг, о который разбился «Титаник». Олеся почувствовала, как следы от пробоины идут по ее корме. Она вспомнила – вот они с Шебякиным смеются и пьют что-то, а такси летит по пустой Москве. Шебякин обнимает ее за плечи и рассказывает о каких-то съемках в Крыму, с которых он только что приехал. Телефон звонит, и Олеся видит номер Максима. Она зла как черт и еще больше пьяна, до сих пор в образе, хотя уже и забыла в каком. Рожкова берет трубку и что-то говорит, но Шебякин говорит еще громче, практически кричит что-то о замедленной съемке и общих планах, которые они снимали без разрешения каких-то местных властей. Померанцев молчит, а Олеся и Шебякин вместе гогочут – пьяные свиньи. Потом она бросает телефон в сумку – отключив связь или нет? Этого уже не помнит.