Читать книгу - "Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева"

Секундочку… А если у нее появился парень? Весь сегодняшнийвечер, который Николай провел у Русановых, он пытался исподтишка выяснить у еететки и деда, не нашла ли Ольга себе другого. Но, конечно, приходилось ходитьвокруг да около – впрямую ведь такого не спросишь. По их репликам можно былопонять, что беспокоиться вроде бы не о чем, хотя, понятное дело, родственники отаких делах узнают последними.

И все-таки Ольга будто ему чужая и вообще сама не своя.

А может, она там, на окопах, с кем-нибудь спелась? Нет, самособой, какой-нибудь работяга мобилизованный никакого сравнения не можетвыдержать с боевым летчиком Монахиным, да все же не вредно это как-нибудьвыяснить… поосторожней, поделикатней… Разведку провести, вот что!

– Оль, ну как там было, на строительстве? – спросил,поигрывая глазами. – Расскажи что-нибудь интересненькое про свои трудовыеподвиги.

Но Ольга смотрела на оладьи, как будто ничего интересней насвете не было. И ела, ела… Конечно, живут Русановы не бог весть как достаточно,размышлял Монахин, сметаны на столе нет, масла, чувствуется, в обрез, ладнохоть медом где-то разжились. Нет, честно, Ольге прямой резон выйти за негозамуж. И сама продуктовым пайком будет обеспечена, и тетушке с дедом кой-чегоперепадет.

И ничего страшного, что у нее мать сослана. Сейчас на такиевещи уже спокойней смотрят. Война, вот что главное! А когда Ольга фамилиюсменит, о ее матери и вовсе забудется.

– Да, Олечка, расскажи, – подхватила тетя Люба. – Какая тыхудая, ужас! Вас что, плохо кормили?

– Да все по законам военного времени, ничего страшного. Агде сейчас хорошо кормят, интересно? – пожала плечами Ольга.

– Дома, – ласково сказала тетя Люба. – Дома кормят хорошо.Вот, оладушки кушай, а завтра такой борщ наварим… Схожу на базар с утра пораньше,может, косточку мозговую найду, уж разоримся для такого дела.

– Ну, разве вы ее борщом удивите! – хмыкнул Николай. – Онаже из деревни приехала, их там небось борщами закормили!

– Что-то не похоже, – пробормотал Константин Анатольевич,поглядывая на заострившееся лицо внучки.

Он весь вечер молчал, размышляя, в чем же Оля такизменилась, что он ее с трудом узнал. Конечно, похудела, но главное не это. Онапережила какое-то страшное потрясение и держит его в себе. Если бы они былиодни дома, втроем: он, Любаша и Олечка, – девочка все бы рассказала и ей сталобы легче. Принесло же именно сегодня Монахина! И дернула же их с Любашейнелегкая пригласить его остаться ночевать!

– Кормили нас недоваренным горохом, – вдруг сказала Оля, неподнимая глаз от тарелки. – Утром и вечером. Каждый день. Не знаю, почему онвсегда был такой сырой и жесткий. Наверное, поварихе неохота было пораньше егоставить варить. Наши женщины говорили ей, что нужно горох замачивать передваркой и соду добавлять. Хотя, может, у нее соды не было? И он не размокал,небось не летошний был, а прошлогодний или еще того древнее. Да ладно, горохбыл хотя бы горячий, – махнула рукой Оля. – Все-таки хорошо поесть горячего,перед тем как на холод идти или как придешь с холода. Днем-то на обед выдавалипайку хлеба. Триста граммов. Мы хлеб носили вот тут, на груди, – она показаларукой. – Просто так в карман положишь – он промерзнет. Знаете, как там студенобыло, на ветру! Времени на обеденный перерыв нам не давали: уполномоченный унас строгий был, очень строгий, ну так мы подбежим ненадолго к костру (там чутьли не целый день костры горели), на палочку хлеб нанижем, обжарим чуть-чуть ибегом к своему участку. На ходу жуем: перемажемся все как чертихи! Сверху-то онобгорал, а внутри оставался сырым, вязким. Совсем как мыло хозяйственное. Однослово, что хлеб. Его же знаете как пекли? Добавляли тертую картошку, чтобы весбольше был. Вроде бы триста граммов, а кусочек крохотулечный такой… Так чтоникакого борща. Там даже воды вдоволь не было, чтобы помыться: вышлораспоряжение запирать колодцы на замки, чтобы какие-нибудь шпионы не могли тудаотраву бросить. Поэтому мы последнее время даже и не умывались. Помнишь, тетяЛюба, – вдруг усмехнулась Ольга, – когда мне повестку прислали, что настроительство мобилизуют, – там памятка была, мол, с собой и то, и то, и товзять…

– Кружку, чашку, – закивала тетя Люба, – котелок или чайник,одну-две смены белья, постельное белье, наволочку для матраса, рукавицы,продуктов на три-четыре дня и справку о санобработке…

– Справку о санобработке, ой, я не могу! – фыркнула Ольга. –Постельное белье! Ты мой мешок разбери – и увидишь, что оно даже не тронуто. Иматрасовка тоже. Какое там белье, когда в деревне в избах даже не для всехместо нашлось? Почти все сараи были заняты. – Лицо Ольги вдруг пошло судорогой,но она сумела кое-как сдержаться. – Кто порасторопней, тетки сормовские,автозаводские, – те первым делом кинулись места занимать в деревне. А такимдурам, как я, мест не хватило. Для нас вырыли землянки. Пока мужики работали,мы ждали – стояли под открытым небом у костров. Почти сутки ждали. Потом к намтуда бочки железные поставили, начали топить. Бочки были вместо печек,понимаете? Ужас… У меня как начала голова в первую ночь болеть, так и болелавсегда, постоянно. Но хоть тепло… Никаких нар или топчанов не было. Накидали наземляной пол еловых веток, вот и все. Ну, в принципе, те, кто в деревнеустроился, тоже на лапнике спали. Откуда ж сена на матрасы такой ораве набрать!Ладно хоть ельник был неподалеку.

– А… а вечером? – дрожащим голосом проговорил КонстантинАнатольевич. – У вас был организован какой-нибудь культурный досуг по вечерам?Клуб там был, в той деревне? Дом культуры?

– Ага, конечно, – насмешливо кивнула Ольга. – Клуб был,только заколоченный. Окна, двери – все досками крест-накрест. При нас его изаколотили. Уполномоченный, который с нами приехал, велел так сделать, сказал,что в тяжкую годину народ должен отказаться от глупых зрелищ и отдавать всесилы победе. Ну, мы и отдавали. Ты знаешь, дедуль, мы ни о каком досуге думатьвообще не могли, только бы упасть и уснуть. Первым делом, как только доземлянок добирались, валились на лапник – и все, как умирали. Потом нас на ужинбудили. Потом опять спали. Вставали в семь, работали до восьми, до девятивечера, по тринадцать, четырнадцать часов, до потери сознания…

– Как – по четырнадцать часов?

– Как – до потери сознания? – воскликнули в один голос тетяЛюба и Константин Анатольевич.