Читать книгу - "Сюрприз для Биг Босса - Валентина Кострова"

Смотрю на нее, вспоминаю опять документ. Зачем ему возня с чужим ребенком? На благородного спонсора Коршунов мало похож. Может ему нужно для имиджа? Вернется жена через год, сделаю вид, что она в Европе родила и появятся на публике полноценной семьей. Хороший ход и почти правдоподобный, если бы меня на горизонте не было и Лиды. Сестра то по документам все еще мать. Пусть Богдан Аркадьевичи и говорил о том, что заставит ее отказаться от малышки, я думаю он в этой ситуации обломается. Уж лучше я стану опекуном родной племяшке, чем Коршунов.

Вера засыпает. Я еще несколько минут нахожусь рядом с ней. Мне совсем не хочется спускать вниз и идти в кабинет, но понимаю, что неизбежное оттягивать невозможно. Лучше сейчас мы поговорим, а завтра я уйду из этого дома с малышкой, забыв все, что произошло. Хорошо, что многие вещи не распакованы и есть чеки. Товар можно будет вернуть в магазины.

Накрыв малышку тонким пледиком, оставляю дверь на распашку. Радионяню и видео не покупала, не додумалась, а ведь хорошая штука, если жить в таком большом доме, как у Коршунова. Но хорошо, что не купила, в моей двушке радионяня ни к чему, я прекрасно услышу Верунчика, где бы не находилась.

Коршунов в кабинете сидит в кресле возле окна с книгой. Я, секунду постояв, иду к нему, сажусь без приглашения в кресло напротив. Богдан Аркадьевич аккуратно закрывает книгу, положив между листами закладку. Книгу в сторону, а сам чинно разливает чай. Судя по пару, принесли недавно. Чай – дело хорошее, только вот из-за нервов в меня ничего не полезет, но я не отказываюсь, когда мне протягивают чашку с блюдцем.

Как аристократы, чопорно пьем чай, молчим. Мне еще в ногах не хватает корзинки с набором для вышивания, будет тогда полная картина прошлого. Коршунов смотрит в чашку. Думает над ответами? Или придумывает слезливую историю, которая должна меня тронуть? Я подозреваю, что мотивы назваться отцом не банальные.

– Я в курсе, что вы не отец Веры, – выпаливаю я на одном дыхании, не выдержав гнетущее молчание.

Ожидаемо, что Коршунов никак не реагирует на мои слова. Он лишь поднимает на меня глаза и смотрит долгим, немигающим взглядом, словно пытается прочесть мои мысли. А мыслей у меня никаких. Я пока его ждала, все перегорела, теперь я как пустая емкость, которую нужно наполнить.

– Это получилось не специально, – начинаю оправдываться, при этом злюсь на себя за это оправдание, но Богдан Аркадьевич так выразительно на меня смотрит, что стыдно молчать.

– Я хотела составить опись покупок и приложить чеки, чтобы вы не подумали о моем транжирстве на себя. Пока искала чистый лист, наткнулась на тест, – неловко замолкаю, опускаю глаза на свои руки.

– Чистые листы в принтере, а если там нет бумаги, значит в ящике тумбочки, на которой он стоит, – совершенно спокойно и без возмущений, что рылась в его вещах, замечает Коршунов.

– Буду знать, – неловкость между нами нарастает как снежный ком. Я не выдерживаю. – Зачем вы так поступили?

– Как так? – голубые глаза непонимающие на меня смотрят. На мгновение теряюсь, но тут же беру себя в руки.

– Зачем вы скрыли от меня правду? Зачем вам воспитывать совершенно чужого ребенка от женщины, которую вы в глаза не видели?

– Потому что ситуация повторяется.

– Что? – настает мой черед удивленно смотреть на Коршунова. Он ставит чашку на столик, закидывает ногу на ногу, сцепив руки на животе.

– Я тоже приемный.

– И? – все равно до меня туго доходит связь между Богданом Аркадьевичем и Верунчиком.

– Когда мне было два года, похожая ситуация случилась с моим отцом. Я, конечно, был мал, чтобы помнить события тех дней, но перед смертью отец рассказал мне правду. К нему так же на работу пришла женщина и так же твердо заявляла, что я его ребенок. Правда, она утверждала, что она мать. Как вы понимаете, тогда тест на ДНК не был столь распространен и развит. Он поверил на слово, – Коршунов улыбается. – Ему предоставили неоспоримые доказательства. Мать рассказала, где они познакомились, в каком городе это произошло и как они расстались. Так как отец был увлеченной натурой, он допустил, что это вполне могло быть.

– Но в итоге вы оказались не его сыном, – не спрашиваю, а утверждаю, задумываясь теперь под другим углом над мотивами Коршунова.

– Да, перед тем, как рассказать мне правду, он уговорил меня сдать с ним тест, прикрываясь тем, что алчные дальние родственники будут оспаривать наше родство после его смерти.

– Они оспаривали?

– Не дошли до этого, потому что отец составил грамотное завещание, к которому ни один юрист не мог придраться. Он рассказал мне правду, а через пару дней умер от сердечного приступа.

– Оооо, – сочувственно смотрю на невозмутимое лицо Коршунова. – Вам, наверное, было очень сложно. Вы по нему скучаете? Я вот до сих пор по маме скучаю.

– Скучал и скучаю до сих пор. Он ни разу не дал мне понять, что я не его родной сын. Хотя, думаю, что с самого начала знал, что мы не родственники. Он был мне самой настоящей семьей. Я всегда думал, когда стану отцом, буду таким же, как и он: чутким, понимающим, любящим, наполненный гордостью за своего ребенка, – уголки губ слегка приподнимаются. – Именно поэтому я жаждал обзавестись семьей.

– Понимаю, – на самом деле я его правда понимаю, потому что, когда умирает близкий человек, ты ощущаешь себя самым одиноким на свете человеком. Хочется сразу же обрести того, кто тебя согреет от внутреннего холода.

– Женился. Сначала мы с Полиной жили для себя. Речь о детях не заходила, у нас было столько планов и проектов, что они просто не вписывались в график наших жизней. Потом постепенно все ее подружки становились мамами, Полина захотела тоже быть мамой. Я был не против. Мы оба прочно стояли на ногах в финансовом плане, купили этот дом, – Коршунов обводит кабинет задумчивым взглядом. – Для полной картины счастливой семьи нам нужен был ребенок.