Читать книгу - "Энигма-вариации - Андре Асиман"

— А потом?

— Несколько дней они скрывались на холмах, а после, ночью, взяли лодку и на веслах дошли до материка. А оттуда — Канада, Австралия, Южная Америка, chissa dove, кто его знает.

Я снова посмотрел на вид, частью которого раньше был наш дом.

— Так кто на самом деле сжег дом?

— Да кто ж их разберет. Охотников на него много было. Только зачем сжигать-то? Может, правда несчастный случай. Или мафия.

— А Нанни? Думаете, он как-то в этом замешан?

— Только не он. Да твой отец ему был как отец. Мы все знали, что в тот год дом был под завязку набит контрабандой, но рот раскрыть никто не решался. А свалить вину на Нанни было проще всего. Полиция прекрасно знала, что это дело рук мафии, а повесили все на бедолагу.

Садовник присел на корточки, подобрал кота и, держа трупик животного в одной руке, обнял меня другой.

Мы уже почти распрощались, когда я задал ему еще один вопрос:

— А чего все от меня шарахаются? Он усмехнулся.

— Боятся, что вы приехали землю себе затребовать. Сейчас брошенная земля ох как ценится.

Я улыбнулся.

— А вас тоже интересует брошенная земля? — спросил я.

— Ну а что ж, я не человек, что ли?

Чтобы узнать его реакцию, я сказал, что мы, возможно, отстроим дом заново. В дальнем уголке души я даже готов был поклясться, что не лгу.

— Ну, тогда я снова стану вашим садовником.

— Тогда вы снова станете нашим садовником.

Он обнял меня еще раз, а я, даже не успев ни о чем подумать, понял, что обнимаю его в ответ.

Мне хотелось больше никогда не видеть его лицо. Он знал, как знал и я, что он не собирается быть нашим садовником. Когда-нибудь я приеду снова, и окажется, что ему теперь принадлежат все соседние участки, включая и наш.

* * *

По дороге обратно к причалу я пересек крошечную площадь и решил постучать в низенькую дверь, что вела в комнатушку — кабинет мэра. Старушка, которая, вытянув наружу ящик стола, увлеченно рылась в его захламленных, расхлябанных глубинах, сообщила, что сына ее нет на месте.

«Завтра заходите», — небрежно отозвалась она, когда я осведомился, скоро ли он будет. Но я сегодня уезжаю, сказал я, а потом представился. Она оторвалась от поисков, узнала, видимо, мою фамилию, а там и вспомнила, что вилла наша сгорела. «Уж сколько лет тому, а?» — спросила она. А потом вдруг сделалась сердечной, любезной, едва ли не заискивающей. Мы через годик отстроим ее заново, сказал я, не столько для того, чтобы сообщить о принятом решении или утвердить свой авторитет и право собственности, сколько чтобы увидеть ее реакцию. Вид у нее сделался обескураженный. «Mi dica altera, ну, рассказывайте», — сказала она, явно приготовившись к новостям и похуже. Мне рассказать было нечего. Просто хочу предупредить мэра, что мы собираемся нанять строителей с материка. Я знаю: он предпочтет, чтобы работали местные. Она меня крепко вывела из себя, и я порадовался разлившемуся по ее лицу неудовольствию. «Передайте, пожалуйста, сыну, что я заходил». А потом, открыв дверь, я резко развернулся и выдал одну из многозначительных «кстати сказать» фраз ушлого полицейского инспектора из детективного фильма: а не знает ли она случайно, как можно связаться с Джованни, краснодеревщиком?

Старушка призадумалась. Нет, не знает. «Quello ё sparito tempo fa! Да он уже давным-давно пропал». — «А куда, не знаете?» Она передернула плечами. «Может, ваш отец знает». — «Откуда моему отцу знать?» — спросил я. Но она то ли не услышала, то ли сделала вид, что не слышит, и снова полезла в открытый настежь ящик стола. А потом, глядя на меня с едва прикрытым презрением, произнесла: «Удачи с поиском рабочих».

Я вышел на палящее солнце, стал искать глазами кафе. Хотелось присесть и записать все соображения по поводу моего визита. Подумал, не добраться ли до норманнской часовни, но ведь я уже видел ее на пути вверх, и она, как ни странно, ни о чем мне не сказала.

Да и вообще все вещи молчали. Даже те мысли, которые я наскоро набросал в блокноте, оказались порожними. Мне что-то было нужно, но я понятия не имел, что. Последнее, что я записал: «Я вернулся ради него». То было много часов назад. Я закрыл блокнот, огляделся. Это место я видел в первый раз. Это место я видел в последний раз. Кафе выходило на гавань, из него открывался вид на взбиравшийся по склону город, рыбаки разбирали такелаж и снасти. В ранний дополуденный час я оказался единственным посетителем. Зонтики пока не раскрыли, а я заранее знал, что сидение под прямым солнцем закончится головной болью. Поэтому, допив кофе, я решил пойти обратно в город и поваландаться в тени. Я помнил, где находилась книжная лавка, и решил выбрать там какую-нибудь книжку — убить время до прихода парома. А еще я подумал навестить своего старого репетитора и выбросить хотя бы эту историю из головы.

У меня ничего не выветрилось из памяти, его дом я нашел мгновенно. У входа, рядом с крыльцом, стоял все тот же кособокий облезлый почтовый ящик, что и десять лет назад. Имя его было написано крупными заглавными буквами, выдававшими старческий тремор и твердую решимость предать это самое имя гласности. Каждую букву он обвел трижды: один раз — красным, дважды — синим, и все это на квадратном листочке в клеточку, который он сложил и поместил в окошко для имени. Проф. Сермонета. Квартира 34. Это из памяти тоже не выветрилось.

Взобравшись по винтовой лестнице, я остановился на четвертом этаже и позвонил в звонок. Переживаний — никаких. Из-за двери доносилось неуклюжее позвякивание тарелок и столовых приборов, потом — медлительное шарканье ног, потом нетвердая раздражительная трясущаяся рука принялась отпирать замки. Те же самые три замка, все те же привычные потуги вспомнить, который открывается в какую сторону, — в итоге, даже еще не отворив вам дверь, он уже приходил в дурное расположение духа. Вам же от этого хотелось вползти внутрь ползком и извиниться за то, что заставляете учить вас латыни и греческому.

На ногах у него, как всегда, были домашние туфли. «Chi ё?» — спросил он, еще не открыв двери. Решить, как именно ему представиться, я не успел, потому что он распахнул дверь едва ли не яростным жестом. «Ah, sei Ш?А, это ты? — произнес он, увидев меня. — Ну входи». Я шагнул внутрь. Пахло там как всегда: камфарой, которой он мазал суставы, и тосканскими мини-сигарами, которыми потом вечно воняло от моей одежды.

— Я тут просто посуду мыл, входи, входи, — продолжал он нетерпеливо, ведя меня прямиком на кухню. — И давай, помоги-ка. — Он вручил мне полотенце и чайную чашку, а сразу вслед за ней — блюдечко и тарелку. — Вытирай как следует. — И тут ничего не изменилось. Он каждого превращал в адепта, подмастерье, служку. — Так ты на урок пришел?

Я уставился на него в изумлении. Неужели он меня правда помнит — или пытается скрыть, что понятия не имеет, кто перед ним?

— Нет, нынче не на урок, — сказал я, едва удержавшись от того, чтобы произнести это таким тоном, каким отказываются от большой рюмки граппы утром на пустой желудок.