Читать книгу - "Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова"

Снежана качнулась и заскулила, а партнёры тут же сгребли одежду и испарились. Освобождённая от пытки Янович влетела в туалетную комнату Саньки и упала на унитаз. Казалось, внутренности отрываются от плоти, не желая больше служить отравившей их хозяйке…

До окна Санькиного кабинета Снежана добралась ползущим шагом человека, который уже встаёт после операции, а свежий ночной воздух она глотала с жадностью измученной обезвоживанием львицы.

Луна серебрила багровые окна, за которыми водворялся сон. С наступлением осени люди ныряют в спальные перины раньше, чем в такие же летние часы. В девушке, склонившейся над окном бизнес-центра, сентябрь узнал ту печальную красавицу, которая каждый день плакала на единственной набережной столицы, в тени клёна, любимого из деревьев-моделей осени. Сегодня на набережную красавица не пришла, и клён тосковал, даже пытался сбросить листву.

Осень, участливая мать сентября, заплакала дождинками — ей, такой чувственной и сентиментальной, было бесконечно жаль девушку, волосы которой полощутся ветерком, щёки которой целует мокрыми губами ветер. Один из двенадцати месяцев умоляет свою мать о спасении несчастной, и та без колебаний соглашается, укрывая девушку в невидимых объятиях.

Когда-то осень так обнимала поэтов, воспевших её вечную красоту. Теперь таких счастливчиков на порядок меньше, даже не на порядок… Словом, осень тосковала без объятий и с наслаждением припала к несчастной девушке, роняющей слёзы на тротуар.

VII

Когда родное дитя ночью возвратилось из взрослой жизни домой и с порога прыгает в ванну, можно, даже в самом пристойном случае, удивиться. Янович поступил предсказуемо. Он постоял у двери ванной комнаты, попереминался с ноги на ногу и покашлял в кулак: мол, что там у тебя, доченька? Он знал — ничего особенного в том, что взрослая дочь сегодня возвратится поздно, нет. Тем более Родионыч приказал не волноваться, после работы она погуляет с Артёмом, который имеет к ней серьёзный положительный интерес. Янович согласился, хотя дурное предчувствие зародилось сразу, когда он услышал ласковый журчащий баритон бати. После известных событий Родионыч говорил со своим подопечным через губу или орал, а тут стелил мягкие перины, о будущем пел.

Снежана за дверь ванной в четвёртый раз намыливала кожу. Мысль о том, что по плану, разработанному свыше, на рабочем столе маленького кабинета должна была оказаться она сама, лично, а не папина секретарша, била по нервам электрическим током. Когда её силы и хозяйственное мыло, которое она предпочла обычному для столь сложной задачи, оказались на исходе, она до крови на дёснах принялась тереть зубы новой самой жёсткой щёткой. Наконец Снежана почувствовала приближающееся облегчение и укуталась в белый махровый халат.

Отец на руках отнёс её в свой кабинет и подал горячий чай с мятой, рядом поставил блюдце с мёдом. Теперь Снежана уже жмурилась от наслаждения, почти мурлыкала — так тепло в уголке папиного диванчика, так тепло от слов родного отца, тепло и безопасно. На мониторе его нового ноутбука мелькают фотографии. Снежана вглядывается в экран: вот девочка, в бантах и цветах, улыбается, на щеках ямочки, и передних зубов не хватает. Встретив на экране детство, Снежана разом прощает отцу всё, что не успела ещё простить, льдинки в её груди тают.

Вот младенец в кружевах, его целует эта же девочка, только повзрослевшая, чёрная коса на плече. А вот жасминовый куст на весь экран, впереди упитанная трёхлетняя малышка с надутыми губками, синий бант в волосах.

— Это опять я! — восхитилась Снежана, с любовью глядя на отца.

— Нравится? Это я сам сотворил. Целый день любуюсь. У меня несколько галерей… Раньше, в прошлой жизни, руки не доходили, — улыбнулся он. — Вообще-то, я хотел устроить семейный ужин и сообщить вам, тебе, Мише и Анастасии Сергеевне что-то важное. Но Родионыч всё перевернул. Ты была с Артёмом? Что-нибудь случилось? Мне показалось или он таки угощал тебя спиртным?

Снежана нахмурила брови, перед глазами возник образ матери.

— Папа, всё хорошо, — отбилась она. — Пытался угостить. Больше не посмеет… Лучше поскорее сообщай, что там у тебя «очень важное»?

Янович кивнул.

— Самому не терпится, — сказал он и засунул в рот дочери ложку с мёдом. — За папу… Ну ладно. Я занял третье место в республиканском конкурсе сценаристов. В Доме кино состоится торжественный вечер. Меня буду награждать.

— Только тебя?! Фантастика! — С её мокрых волос на пол рухнуло полотенце.

— Ну что ты, — разволновался отец, — что ты. У меня третья премия. Есть ещё два и… дипломанты.

— Выходит, ты днями и ночами строчил сценарий — и молчал?! — Снежана выкатила глаза и порывисто задышала. — А мы думали, ты с ума сходишь в своём кабинете.

Отец опустил глаза.

— Да. А я работал. Молча. Вы и так с Родионычем меня в свихнутые определили, не хотел масла в огонь подливать… Вот так было: отослал сценарий — и через неделю меня пригласили на «Беларусьфильм».

— Па-ап, а как ты узнал, что конкурс проводится? — округлила губки дочь.

— Это несложно, — отмахнулся отец. — Объявления месяц шли по ТВ, в Интернете до сих пор мигают. Я тебе не всё ещё сказал. — Зрачки его расширились на диаметр радужной оболочки. — Через год будут ставить мой фильм. И вообще, меня пригласили работать в киностудию, заработок, конечно, не такой уж завидный, но… Главное, я обрёл себя, понимаешь?

Снежана прищурилась и посмотрела на отца. Он как будто прежний и одновременно нет: спина обмякла, и ростом стал ниже, лицо похудело, и впадины на щеках, глаза не горят прежним светом, но стали теплее.

— С трудом привыкаю. Мой отец — работник киноиндустрии. Надеюсь, это серьёзно, — улыбнулась она.

Он кивнул и зачерпнул мёду.

— Мне кажется, что прошлое не было таким же серьёзным.

На экране высветился портрет блондинки лет двадцати пяти, лицо кинозвезды, но главное, от чего невозможно оторвать взгляд, — живые влюблённые глаза. Влюблённые в отца? Он коснулся рукой монитора.

— Кроме неё, — сказал он и, помолчав, добавил: — И тебя, конечно, и Миши.

Снежана закрыла глаза, больше всего сейчас не хотелось, чтобы отец завёл песнь о её матери, безусловно виновной в гибели этой кинозвезды с папиного монитора. Снежана натянула одеяло до самого подбородка, её манил уже сон.

— Усыпай, доча, — сказал отец и спохватился. — Ой, Снежа, я забыл совсем! Анастасия Сергеевна завтра собирается в собор. Утром. Очень рано. Составишь ей компанию? Она просила.

Снежана с улыбкой согласилась. Её лицо сияло умиротворением.

VIII

Старший Дятловский первым выпрыгнул из салона «Тойоты» и без промедления купил у торговцев две самые огромные корзины роз. Алла ахнула и всплеснула руками.

Под открытым небом, на самом краю престижного кладбища, покоилась Валерия Дятловская, в одном ряду с новобранцами, чьи холмики завалены громоздкими венками. Лерин холмик Алла и Алька причесали граблями и убрали цветами — не стыдно перед американским гостем. Он остановился у изголовья и смотрел теперь на портрет сестры, быть может, впервые в жизни. Алла только приготовилась открыть церемонию и достала свечу, но тут же осеклась и спиной прижалась к мужу. Ужас охватил всех пассажиров «Тойоты» — и слева, и справа вытянулись бесконечные шеренги пустых ям, готовых поглотить гробы новопреставленных.