Читать книгу - "Принц приливов - Пэт Конрой"

— А-а, южный парень тоже здесь. Я рад, что вы смогли прийти.

— Вы были великолепны, — сказал я ему.

— Мы еще никогда вместе так здорово не играли, — призналась Моник.

Герберт представил ее мне.

— Мы знакомы, — отрезала она, и по ее тону я понял: в подробности нашего знакомства лучше не вдаваться.

— Хотите чего-нибудь выпить? — предложил я обоим.

— Сделайте мне шотландского виски со льдом, — попросил Герберт. — И бокал белого вина для прекрасной Моник. А пока вы готовите нам выпивку, хочу сыграть что-нибудь лично для вас, Том. Полагаю, еще рано укладывать спать шедевр Страдивари. Так что заказывайте.

— Я слабо разбираюсь в классической музыке, — заметил я, наполняя бокал виски. — С удовольствием послушаю любую вещь в вашем исполнении.

— А знаешь, Моник, наш друг Том — футбольный тренер из Южной Каролины, — сообщил Герберт, прикладывая инструмент к подбородку.

— Я думала, он юрист, — с заметным недоумением произнесла флейтистка.

— Я тут никак не мог понять, с чего вдруг Бернарду расхотелось быть скрипачом, — продолжал Вудруфф-старший. — Оказалось, Том обучал его истинно мужскому занятию — игре в футбол.

— А я считал, что твой сын далек от спорта и даже не представляет, как выглядит мяч, — вступил в разговор Мэдисон Кингсли.

— Замечательно, что у Бернарда появился хоть какой-то интерес, — добавила Кристина.

Я чувствовал, что становлюсь центром внимания, но радости от этого не испытывал. Внутри у меня все напряглось. Однако я как ни в чем не бывало улыбнулся, подавая Моник вино. Затем поставил на кофейный столик виски со льдом для Герберта. Уроженцы Юга часто ошибаются, думая, будто достаточно повести себя со старомодной учтивостью, и собравшиеся тут же от тебя отстанут. Я понимал, что своим присутствием нарушаю равновесие этого изысканного общества. Возможно, даже представляю для него некоторую угрозу. Но я и сам ощущал опасность в пристальном взгляде Герберта. Музыкант буквально не сводил с меня глаз. И зачем только я сюда пришел? Но мысль о допущенной ошибке явилась ко мне слишком поздно. Теперь оставалось лишь искренне погрузиться во все развлечения, какие обещал вечер после сольного концерта маэстро Вудруффа. До сих пор мне казалось, что я обладаю свойствами человека-хамелеона и могу подстроиться под любую компанию. Я вообразил себя героическим слушателем, благодарно впитывающим чужую мудрость. К тому же я обладал присущим каждому южанину качеством — знал свое место. Все это за доли секунды пронеслось у меня в голове. Я отдался течению. Будь что будет.

Дурные предчувствия не ушли, но на более глубинном уровне я воспринимал приглашение в этот дом как подарок судьбы. Слишком много вечеров я провел один, в замкнутом пространстве сестринской квартиры. Одиночество приятно в меру, но когда ты вынужден поглощать его лошадиными дозами, оно делается невыносимым. От одних только человеческих голосов в этой уютной гостиной я подобрел и размяк. К тому же мною владело любопытство. Было интересно взглянуть на знаменитость в домашней обстановке, послушать, о чем он будет говорить, склонившись над салатом. Мне хотелось быть частью вечера, и я верил, что сумею завоевать сердца собравшихся, проявив свойственные южанам рыцарство и галантность.

Герберт Вудруфф нашел для меня композицию. На своем шедевре Страдивари он заиграл «Дикси».

Наверное, никогда еще эта незамысловатая мелодия не исполнялась так виртуозно и с такой подчеркнутой иронией. Чтобы усилить гротеск, Герберт подражал неуклюжим движениям плохого деревенского музыканта. Окончив играть, он с лукавой улыбкой посмотрел на меня. В это время из кухни вышла Сьюзен. Вид у нее был испуганный и сердитый.

— Ну как, Том? Что вы об этом думаете? — спросил меня Герберт.

— Что Бетховен умел сочинять приятные песенки, — ответил я.

Собравшиеся засмеялись. Сьюзен предложила нам пройти в столовую.

Прежде чем туда отправиться, Герберт залпом осушил свой бокал и налил себе еще. Он сел во главе стола. Слева от него устроилась Моник, справа — Кристина Кингсли. На тарелках лиможского фарфора подали закуски. Еда была скорее красиво оформленной и удачно подобранной по цвету, нежели вкусной. Зато вино оказалось настоящим «бордо», мой язык сразу же ощутил этот непередаваемый букет. К моему несказанному облегчению, за столом восстановилось утраченное равновесие. Казалось, Герберт совсем позабыл обо мне. Вначале он о чем-то шептался с Моник, затем началось то, что отлично умеют делать в Нью-Йорке: оживленный разговор со взаимными выпадами. Главными участниками были двое — Герберт Вудруфф и Мэдисон Кингсли.

Их общение отличалось наличием смелых утверждений и полным отсутствием почтения к предмету обсуждения. Каждое слово казалось умело выбранным, отличалось спонтанностью и язвительностью. Я довольно громко смеялся над грубоватыми эпитетами Мэдисона, которыми он награждал собратьев по перу, не снискавших и половины его известности. Женщины изъяснялись кратко, в основном добавляя остроумные комментарии или подытоживая очередную тему, затронутую мужчинами. Сам того не желая, я вдруг обнаружил, что запоминаю (или пытаюсь запомнить) интересные фразы драматурга и музыканта. Потом Герберт вспомнил свое выступление на бенефисе Иегуди Менухина. Гости замерли, а он с необычайной подробностью описал каждую деталь своей встречи с Менухиным. Во всем, что касалось музыки, Герберт Вудруфф был серьезным человеком. Когда он закончил, Мэдисон коснулся технических проблем с компоновкой сцен в своей новой пьесе. Они оба вновь погрузились в беседу, которая тут же приобрела неуловимый оттенок соперничества. Два щедро одаренных человека, достигших вершин успеха каждый в своей сфере, они прекрасно сознавали свое непреложное право доминировать за столом, удивляя и развлекая собравшихся. Они оба были реалистами, оба имели превосходный вкус. Если честно, я наслаждался своей ролью слушателя. Один раз я поймал на себе взгляд Сьюзен и улыбнулся, когда она мне подмигнула. Я утратил бдительность и никак не ожидал, что Герберт Вудруфф снова вспомнит обо мне и из блестящего рассказчика мгновенно превратится в опасного человека.

Мэдисон Кингсли вкратце обрисовал сюжет своей новой пьесы. Он назвал ее «Погода в сухой сезон». Речь шла об антисемитизме в Вене накануне Второй мировой войны. Кингсли рассуждал о трудностях в создании образа добропорядочного гражданина, запятнавшего себя сотрудничеством с нацистами. И вдруг Герберт, перебив друга, обратился ко мне:

— Том, у вас в Чарлстоне сильны проявления антисемитизма?

— Полным-полно, — сообщил я. — Но чарлстонских снобов, Герберт, это не волнует. Они привыкли ненавидеть всех подряд.

— Не могу себе даже представить жизнь на Юге, — заметила Моник. — И что там вообще делать?

— У тех, кто там родился, зачастую не бывает выбора. Так что они вынуждены привыкать, — ответил я.

— Я до сих пор не привыкла к Нью-Йорку, — призналась Кристина, — хотя это мой родной город.

Однако Герберт не собирался выпускать меня из поля своего непредсказуемого внимания.