Читать книгу - "Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева"

Никакой радости, никакой утехи! Хоть невелика была ее волядевичья у строгого батюшки и ворчливой матушки, а все же вольнее было. Бывало,в церковь сходит, на людей поглядит, себя покажет… Марьюшка любила в церковьходить и числилась у родни богомолкою, хотя больше всего привлекала ее радостьпосмотреть на другие лица, на других людей, не то что эти, домашние,приевшиеся. А теперь даже в церкви стоит она на отдельной половине, словноотверженная или заразная, и даже в поездке на богомолье нет никакой радости.

Вскоре после свадьбы царь повез ее в Троицкую лавру –поклониться мощам преподобного Сергия. Но это только говорится так – «царьповез ее…». Муж уехал вперед, а царица, как того требовал обычай, – часа на трипозже. В ее нарядной, расписной, устланной подушками да мехами колымаге всеокошки и дверцы были крепко затворены, а сидевшая рядом ближняя боярыня нарочностаралась еще плотнее задернуть занавески. Нету-де для царицы больше позору,коли ее случайный человек увидит, тем паче – по пути на богомолье!

Лишь когда колымага выехала на большую дорогу и Александроваслобода осталась далеко позади, Марьюшка решилась отогнуть краешек занавески.Боярыня Сицкая сердито подобрала и без того тонкие губы, но не решиласьупрекнуть своевольную государыню.

Ого, сколько нищих брело обочь дороги! Зная, что перед нимицарицын поезд, они обступили колымагу и принялись просить милостыню. Тут ужСицкой пришлось умолкнуть: Марьюшка бросала и бросала в окошко деньги щедроюрукой. Как же сладко было слышать слезливые, благодарные выкрики нищих,называвших ее благодетельницей, заступницей, матушкой-царицею! Она готова быладавать еще и еще, да деньги милостынные иссякли, а ведь впереди была еще лавра,где своих нищих – не счесть.

Боярыня Сицкая ворчала, а Марьюшка со слабой улыбкоюсмотрела в щелочку на осеннюю грязь, на голые деревья, на серое дождливое небо.«Меня запомнят как самую добрую государыню, – думала она, не слушая боярыню. –Даже добрее Анастасии! Марью Темрюковну помнят потому, что была злая, Марфу –за несчастье, Анну Колтовскую – за постриг, Анну Васильчикову вообще не помнят,ну а меня будут чтить как самую милосердную и христолюбивую из всех цариц!»

Ее мысль благоразумно перескочила через две таинственныефигуры ближайших предшественниц – Василису Мелентьеву и Марью Долгорукую,однако настроение все равно испортилось. И последующее богомолье его неисправило.

Было уже совсем темно, когда приехали в монастырь. Келья,приготовленная для царицы, была заранее огорожена досками, так что и монастырьиз нее не разглядишь.

– Так и прежние государыни езживали, – нравоучительномолвила старшая боярыня. – И ничего с ними не сделалось. Так оно, матушка,спокойнее, – добавила она, не сдержав ухмылки оттого, что вынужденашестнадцатилетнюю девушку звать матушкою, – глазливый человек тебя не увидит илиха никакого не учинится.

В церкви ее тоже усиленно берегли от сглаза: по сторонамцарицы стояли боярыни и загораживали ее красными сукнами. И ни епископ, нимонахи не подошли даже близко к молодой женщине. А сколько она выложила денегна вклады в монастырь, на обеды и меды, на денежные подарки братии – но всеэто, сидя за досками, все через прислужниц своих. Конечно, ей сказали, чтомонахи были ой как благодарны. Да ей-то что с того, коли она их даже не видела!

Потом уже боярыня Сицкая по секрету сказала молоденькойгосударыне, что ее содержат с особенной строгостью. Сам царь отдал такоеприказание, полагая, что предшественницы ее имели слишком много воли, а потомуи довели себя до беды. Даже ближним боярыням и боярышням не велено было слишкомуж много с царицею разговаривать, большую часть времени ей предстояло проводитьв одиночестве.