Читать книгу - "Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон"

Я посоветовала Фергюсу отвести Марсали вниз и, предупреждая возможное недовольство девушки, сообщила, что меня в каюте некоторое время не будет.

— А куда вы собрались, миледи? — спросил Фергюс с легким подозрением. — Милорд не захочет, чтобы вы…

— Я не к нему, — заверила я его. — Хочу наведаться на камбуз.

— Камбуз?

Его тонкие черные брови взметнулись.

— Посмотрю, что может предложить мне от морской болезни Алоизий О'Шонесси Мерфи, — сказала я. — Если мы не поставим Джейми на ноги, он не сумеет позаботиться о том, чтобы ему не перерезали горло.

Мерфи, ублаженный унцией сушеной апельсиновой корки и бутылочкой лучшего красного вина из запасов Джареда, не просто был готов посодействовать, но воспринял проблему сохранения еды в желудке Джейми как своего рода профессиональный вызов. Он снова и снова пересматривал содержимое своей полки с пряностями и буфетной, но все без толку.

От штормов нас Бог пока миловал, но зимние ветры гнали перед собой тяжелые волны, и временами «Артемида» вздымалась на десять футов, а потом ныряла вниз с этой высоты. Признаться, при виде того, как поднимается и опадает линия горизонта, меня и саму замутило, и я поспешила отвернуться.

Джейми пока не выказывал никаких признаков того, что оправдает предсказания Джареда и, привыкнув к качке, встанет на ноги: он оставался прикованным к койке, с лицом цвета едкой горчицы и неизменным тазиком рядом. Мистер Уиллоби и Фергюс, сменяя друг друга, охраняли его днем и ночью.

По счастью, никто из шести контрабандистов не предпринимал никаких действий, которые можно было бы счесть угрожающими. Все выражали сочувствие и озабоченность по поводу состояния Джейми, и — как следовало из тщательного наблюдения — все приходили проведать его, но ничего подозрительного при этом замечено не было.

Я целые дни проводила в исследовании судна, оказывая мелкую, но срочную медицинскую помощь, надобность в которой постоянно возникает в плавании: у кого-то ушиб, у кого-то порез, то десны кровоточат, то зуб заболит. Я размельчала и смешивала свои травы, составляя снадобья, в уголке камбуза, любезно предоставленном в мое распоряжение мистером Мерфи.

Когда я вставала, Марсали в каюте уже не было, когда возвращалась — она уже спала. А когда нам приходилось встречаться за столом, девушка молчала, не скрывая враждебности. В моем понимании эта враждебность отчасти объяснялась естественной обидой за свою мать, отчасти же тем, что ей приходилось делить каюту — и ночи! — со мной, а не с Фергюсом.

В этом смысле если она и оставалась нетронутой — а ее угрюмый вид наводил на мысль, что дело обстоит именно так, — то это имело место исключительно в силу уважения Фергюса к запрету Джейми. Как бы ни старался мой муж выступать охранителем добродетели своей падчерицы, не будь на то доброй воли француза, помешать чему-то в данный момент Джейми был решительно не способен.

— Что, и этот бульон тоже?! — Широкое красное лицо кока грозно нахмурилось. — Бульон, глотком которого я поднимал людей со смертного одра!

Он взял жестяную кружку у Фергюса, принюхался и сунул мне под нос.

— Вот, понюхайте это, миссис! Мозговая косточка, чеснок, тмин и кусочек свиного сала для аромата, все тщательно процеживается через марлю, потому что люди со слабым желудком не выносят крупных кусков — но вы их там и не найдете, даже не пытайтесь!

Бульон был на самом деле прозрачным, золотисто-коричневым, с таким аппетитным запахом, что у меня слюнки потекли, хотя я превосходно позавтракала менее часа назад. У капитана Рейнса был деликатный желудок, и, как следствие, потребовались некоторые усилия, чтобы найти подходящего кока и снабдить камбуз соответствующей провизией для офицерского стола.

Мерфи с его деревянной ногой и объемами, схожими с ромовой бочкой, что придавало его облику вид свирепого пирата, пользовался в Гавре репутацией лучшего морского кока. Он сам рассказал мне об этом, причем без малейшего хвастовства. При такой репутации он рассматривал любые проявления морской болезни как вызов его мастерству, и тот факт, что Джейми после четырех дней все еще оставался в прострации, был для него личным оскорблением.

— Я уверена, что это замечательный бульон, — сказала я коку. — Просто Джейми вообще ничего не может удержать в себе.

Мерфи недоверчиво хмыкнул, но повернулся и осторожно вылил остатки бульона в один из многочисленных котелков, которые день и ночь испускали пар на плите камбуза.

Хмурясь, он запустил пальцы в свои редкие седые волосы, открыл шкафчик и тут же закрыл его, наклонился и начал шарить в сундуке, бормоча себе под нос:

— Может, немного сухарей, вот что нужно. Может быть, капельку уксуса, скажем, кислый маринад…

Я зачарованно смотрела, как здоровенные, с толстыми, будто сосиски, пальцами ручищи проворно мелькали среди припасов, мигом находя нужное и быстро укладывая его на поднос.

— Пожалуйста, попробуйте это, — сказал он, вручив поднос мне. — Маринованные корнишоны: в его состоянии полезно сначала их пососать, не откусывая. Потом заесть кислый вкус маленьким кусочком сухарика. Но ни в коем случае не запивать водой! После этого кусочек корнишона можно и откусить, разжевать, чтобы потекла слюна, и опять кусочек простого сухаря, и так чередовать. Если это усвоится, можно будет добавить свежей горчицы — как раз приготовлена для капитанского ужина. Ну а уж дальше, если дело пойдет на лад…

Выходя из камбуза, я слышала бормотание мистера Мерфи, перечислявшего имеющиеся в наличии целебные продукты.

— …Гренки, вымочить в только что надоенном козьем молоке… сливки как следует взбить с виски и хорошим яйцом… — доносилось до меня, пока я шла по узкому коридору с нагруженным подносом.

Мистер Уиллоби, как обычно, сидел на корточках перед дверью в каюту Джейми, словно маленькая голубая комнатная собачка.

Увы, стоило мне войти внутрь, как стало ясно, что кулинарные ухищрения Мерфи и на сей раз пропали втуне. Как это водится у недужных страдальцев, Джейми умудрился подладить под себя окружающую обстановку. Крохотная каюта была сырой, промозглой и запущенной, смятая койка забросана пропотевшими одеялами и нестираной одеждой, да к тому же занавешена какими-то тряпками, так что к больному не попадало ни света, ни воздуха.

— Проснись и пой, — бодро сказала я, поставила поднос и отдернула самодельную занавеску, которая оказалась одной из рубашек Фергюса.

Тот скудный свет, что проникал сюда, поступал через большую призму, вделанную в палубу над головой. Он падал на койку, освещая мертвенно-бледную физиономию с весьма зловещим выражением.

Глаз приоткрылся на одну восьмую дюйма.

— Уходи, — с трудом произнес Джейми и снова его закрыл.

— Завтрак прибыл, — решительно сказала я. Глаз открылся снова, голубой и холодный как лед.

— Не упоминай при мне слова «завтрак», — простонал Джейми.