Читать книгу - "Мир волшебства - Бьюла Астор"

Норман сидел на ее кресле за столом и двумя пальцами печатал что-то на машинке.

— Что ты тут делаешь? — холодно спросила Виктория, не столько сердясь, сколько желая скрыть неуверенность.

Норман поднял глаза и вместо того, чтобы проявить хоть малейший признак смущения, слегка улыбнулся.

— Садись, злюка, — сказал он, указав рукой на диван напротив книжного шкафа. — Я хочу, чтобы ты это послушала.

Виктория проглотила едкое замечание и села на край дивана, зажав руки между коленями, чтобы унять неожиданную дрожь и не оттолкнуть Нормана от стола, на котором были сложены страницы ее нового романа. Интересно, успел ли он проглядеть их? Здесь в каждой строке жила и дышала, любила и кричала частичка ее души, которая и была истинной Викторией Генри, открытой и уязвимой.

Самозваный Норман начал читать. Настроившись услышать один из своих рассказов и втайне опасаясь этого, Виктория почти испугалась, внимая новым словам. Его воображение было гораздо богаче, чем она могла себе представить. Он не только поверил, что был писателем, но даже с успехом подражал современным сочинителям. Это немного успокоило Викторию.

«Он с тревогой думал о том, что самое унылое на земле место — это пустынный пирс ночью. Он навевал мысли о несвершившихся путешествиях и несбывшихся мечтах. Облупленные катера, покачиваясь на черной воде, терлись друг о друга, напоминая почесывания нищего», — читал Норман.

Затаив дыхание, Виктория слушала его историю: уж, не о себе ли поведал ей автор, не о своем ли щемящем одиночестве?

Норман описывал сцену, где два агента притаились на темном пирсе, чтобы добыть доказательства причастности некоего субъекта к незаконной торговле оружием. И когда они увидели пожилого человека, появившегося вслед за мелким бандитом, оба узнали в нем своего начальника. Он тоже заметил их и выстрелил в безоружных агентов, убив одного и ранив второго. Последний, не в силах что-либо сделать и отомстить за смерть друга, бросился в холодную воду и поплыл, доверяясь течению и темноте. Он знал: после того, что произошло, его жизнь не стоит и ломаного гроша.

За набором слов и фраз Виктория угадала того, кто сочинил рассказ. Этот человек познал большую любовь и потерял ее, а потому цена такой утраты была ему хорошо известна. Живя в нашем сумасшедшем мире, он все еще верил в справедливость и ненавидел предательство.

Норман взглянул на Викторию и замолчал, заметив ее залитые слезами глаза. Он понял: его слушали скорее сердцем, чем умом. Губы незнакомца искривились и плотно сжались. Он вздохнул, будто спокойная рука Виктории легла на его разгоряченную голову.

Кем бы ни был этот самозванец со своими мечтами, страстными желаниями и сердечными тайнами, Виктория все равно узнала бы его.

— Хорошо? — чуть изменившимся голосом спросил Норман.

Виктория вздрогнула и посмотрела на него.

— Это… хорошо, — едва слышно промолвила она.

Что она могла ему сказать? Что знает теперь, почему он подменил свою жизнь чужой. Это слышалось в безграничном одиночестве, в болезненной красоте его слов. Своей историей он попытался объяснить себе и ей то, что случилось на пустынном пирсе. В рассказе было все, думала Виктория, и главное — выраженные в словах и рассыпанные перед ней сверкающие бриллианты его души.

Как могла Виктории растолковать это Норману, сидящему рядом? Он простодушно ожидал замечаний, совершенно не подозревая о том, что открылось ей.

Всю жизнь Виктория ждала человека, который понимал бы ее и даровал такое же понимание самого себя. И наконец он пришел. Но что, если к нему вернется память? Не забудет ли он ее тогда?

Виктория вздохнула, найдя в этом определенную справедливость. Что легко дается — не ценится. Это все равно, что приобрести дорогое бриллиантовое кольцо за десять центов. Но этот человек сам буквально свалился к ней под ноги.

— Это хорошо, — повторила она, безотчетно протянув ему руку.

Слегка сдвинув темные брови, Норман серьезно посмотрел на нее, медленно взял и сжал пальцы. Ответным пожатием руки Виктория высказала ему то, что невозможно выразить словами. Они поняли друг друга.

Норман прокашлялся.

— Я испытал странное чувство, когда писал. Будто речь шла обо мне самом. — Он нахмурился.

Виктория с пониманием кивнула. Ее сердце учащенно билось. Она слышала, как во время чтения его голос задрожал. Норман легко справился с волнением, но у нее самой перехватило дыхание.

— Я знаю, что во всех персонажах есть какая-то частичка нас самих, но мне показалось, будто вижу эту сцену слишком отчетливо, словно сам был там.

Виктория вздохнула. Нельзя, конечно, безоглядно доверяться словам, но она снова возвращалась к ним, пытаясь постичь их смысл. Да, голос Нормана дрогнул, но лишь тогда, когда он читал о гибели напарника, о том, что пришел конец их шахматным блицтурнирам, кофе вдвоем, их четырнадцатилетней дружбе. Это тот безымянный товарищ, который помог пережить смерть жены, наступившую после длительной борьбы с неизлечимой болезнью. И на этом месте у Нормана снова перехватило дыхание. Теперь Виктория твердо знала, что вся эта история произошла именно с Норманом, который, теперь хмуро смотрел в окно на залив, мерцавший в лучах утреннего солнца.

Глядя на его суровый профиль, широкие плечи и узнавая его в прочитанном, Виктория пришла к выводу, что он не из тех, кто легко доверяется другим и сваливает на них свои проблемы.

И, тем не менее, он попросил помочь ему. Почему? Да разве это так уж важно. Главное, что он выбрал для этого именно ее. Только это и имело значение.

Закрыв глаза, наполненные слезами сострадания, она почувствовала, что с его губ готовы сорваться вопросы.

— Норман, — прошептала она, называя его по имени своего выдуманного мужа.

Всего одно слово, но, произнесенное вслух, в то же мгновение сделало их ближе. Случайные фразы приходили в голову: то из произведений классиков, современных авторов, то из фольклора, пока, наконец, ей не вспомнилось поверье, что назвать чьим-то именем человека значило завоевать его душу.

Завоевала ли она его душу? Скорее, наоборот. Это ее душа отныне принадлежала ему.

Виктория вновь повторила его имя, стараясь вложить в него то трепетное чувство, которое испытывала.

Он повернулся к Виктории с горькой усмешкой на губах. Кто знает, чем она была вызвана?

— Ты назвала меня Норманом, — сказал он, и его лицо смягчилось. — Я уже начал думать, что это не произойдет никогда.

— Я…

— Отлично, Виктория. Я понял. Моя голова стала плохо работать. Но когда я думаю о тебе, то верю, надеюсь — все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — повторила она, хотя не знала, кого успокаивает, его или себя. Ком подкатил к горлу — столько боли за этого человека, нежности к нему и просто сердечных мук скопилось в ее душе.