Читать книгу - "Верни мои крылья - Татьяна Ветрова"

Приехали. Двери лифта со щелчком разъезжаются в стороны, впуская меня в просторный светлый холл. Но стоит мне шагнуть и повернуть голову налево, как напротив оказывается Марк, который стоит, опершись плечом на стену и скрестив сильные ноги.

В тёмно-синих джинсах и белой футболке-поло, обтягивающей мускулистое тело, он безумно красив. И самое важное, что в его изумрудных глазах я вижу тепло, а на губах — настоящую улыбку.

— Привет, Лисёнок. — Он аккуратно протягивает руки, чтобы я упала в его объятия, как раньше.

Помешкав, я решаю прогнать все сомнения. Хочется идти уверенной походной навстречу, но, увы, я несмело подхожу к нему и, пряча взгляд, обнимаю так, как он хочет. Так, как мне надо.

Его сильные руки неуверенно обнимают меня за плечи, притягивают к себе. Горячее дыхание чувствуется на макушке. Понемногу меня отпускает, я расслабляюсь.

Мне спокойно. Нам спокойно.

— Привет, Марк. — Вдыхаю аромат его парфюма с нотками муската и цитруса, моего любимого, и искренне улыбаюсь, утыкаясь носом в его шею.

— Пойдём, ужин готов. А я чертовски голоден, — вздрогнув и отстранившись, тихо произносит Марк.

— Конечно.

На кухне меня ждет мой любимый стейк из сёмги в сливочном соусе. Марк знает, как я его люблю, а я знаю, что он любит готовить. Раньше он часто меня баловал чем-нибудь вкусненьким, необычным. Вот и сейчас передо мной стоит белая тарелка с кусочком красной рыбы, на гарнир рис и, конечно, рядом бокал белого вина. Всё выглядит очень красиво и вкусно, а какой божественный аромат летает по кухне…

Но мне кусок в горло не лезет, пытаюсь хоть что-то в себя запихнуть, чтобы не обидеть его. Ведь он так старался…

Мы разговариваем о погоде, работе, об общих друзьях, с которыми я сейчас довольно мало общаюсь. Только легкий смех, чуть неровный, выдаёт меня с потрохами. Марк замечает мое нервное состояние, видит, что меня что-то терзает, но не подает вида, пока мы заняты едой. Я знаю, он не любит решать проблемы за столом во время еды, говорит, это плохой тон.

Кое-как осилив половину рыбы и выпив бокал вина, тянусь за бутылкой, чтобы налить себе ещё немного. Мне мало, хочется расслабиться, отпустить боль, что гложет изнутри и мешает жить. Да только Марк против… и бутылка, перехваченная в полёте, исчезает из моей руки.

— Хватит!

— Марк, мне надо, понимаешь…

— Нет.

— Марк, пожалуйста…

— Лисёнок, я не знаю, почему ты такая нервная, и что ты хочешь сказать, но обещаю… — Маркс медленно подходит ко мне и кладет сильные руки на мои поникшие плечи так, чтобы привлечь моё внимание. — Я тебя выслушаю и сделаю всё возможное, чтобы понять.

— Хорошо.

Мы садимся на мягкий темно-синий диван с бархатной обивкой — друг напротив друга. Марк, сложив руки в замок, смотрит на меня выжидающе, а я не знаю, с чего начать такой сложный разговор. Беру первую попавшуюся декоративную подушку с морским орнаментом и прижимаю её к груди, будто защищаясь.

— Ты же помнишь, в тот день я возвращалась с танцев? — начинаю разговор издалека, пристально наблюдая за его реакцией. Марк кивает. — Я пошла, как обычно, через озелененный парк, тогда было ещё светло, мамочки гуляли с колясками, дети на площадке резвились. Я шла, как обычно, рассматривала все вокруг и никуда не спешила. Солнышко светило, птички пели, а я наслаждалась прогулкой. Шла через аллею и решила срезать, там есть такой тёмный закуток, помнишь? Именно тогда я почувствовала резкую боль в затылке… и отключилась.

Не знаю, сколько находилась без сознания, но проснулась в сером и сыром подвале. На потолке местами виднелась ненавистная мне плесень, от которой стояла жуткая вонь. В подвале была лишь одна лампочка, которая кое-как освещала ужасное помещение. Она висела на оголенных проводах и время от времени покачивалась от сквозняка, это было жутко.

Я лежала на старом вонючем матрасе, прикованная цепью к батарее. Представляешь, нас посадили на цепь, словно мы не люди, а собаки дворовые. Я оказалась не одна, было ещё три клетки — и в двух из них девушки. Их звали Саша и Катя. С Сашей мы изредка общались, когда его не было, а вот Катя… Не знаю, что он нам колол и подливал в воду, но после мы становились, как овощи, вялые. Мы всё видели, чувствовали, но не могли сопротивляться и кричать. Катя была у него давно, очень давно. Настолько, что потеряла себя. Она всегда сидела, взявшись за колени, и раскачивалась в разные стороны. Последнее время он ей даже ничего не колол, от Кати осталось только тело… пустое, безэмоциональное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Самое страшно — это осознавать то, что и мы могли бы стать такими же.

Не знаю, как сейчас, но тогда следователь сказал, что Катя проходит лечение в специализированной клинике. Я не думаю, что она оттуда выйдет. А нам просто повезло, наш мозг ещё жил.

В подвале у него была лаборатория, он работал над чем-то. Говорил, что это лекарство сделает его известным на весь мир ученым, хотя сомневаюсь. Мне кажется, что это был наркотик. А он самый настоящий псих…

А ещё он всегда был в медицинском халате и маске. Единственное, что я видела, — это его холодные серые глаза. Их я никогда не забуду! Он даже шапочку натягивал так, чтобы спрятать брови, до того боялся, что его узнают… Он просил называть его Хозяин.

Это так мерзко…

Когда у него было хорошее настроение, мы хорошо ели. Ну как хорошо, если две или три вареные картошки и куриная голень можно считать за хорошо, то да. До сих пор не понимаю, почему именно это. А когда плохое…

Он нас избивал и насиловал, всегда!

Но не это самое страшное, что было…

Ещё у него был интерн, он тоже всегда был одет, как он.

Интерн любил БДСМ и часто над нами экспериментировал, ему нравилось смотреть на наши слезы и боль. Он, будто вампир, питался нашими эмоциями, поэтому никогда ничего нам не колол и не заставлял пить. Он с омерзительным удовольствием смотрел на то, как нам больно, как мы плачем и просим его остановиться. Я иногда даже просила, чтоб он вколол мне ту дрянь, чтобы не чувствовать ничего. Когда мы оставались без сил, он брал лезвие и рисовал шрамы на теле. Это была адская боль, которая вызывала на его лице удовлетворенную улыбку. Некоторые шрамы были глубокие и долго заживали.