Читать книгу - "Поющие в терновнике - Колин Маккалоу"

Дэн смигнул слезы, неуверенно посмотрел на мать. С чего емупомерещилось, будто он ее убил? Вот они, мамины глаза, такие же, как всегда,такие живые, столько в них любви. Крепкие молодые руки сына обхватили ее,обняли сильно и нежно.

— Ты правда не против, мама?

— Против? Может ли добрая католичка быть против, когдасын становится священником? Так не бывает! — Мэгги вскочила. — Брр!Как холодно стало! Поедем-ка домой.

Они приехали сюда не верхом, а на вездеходе; и теперь Дэнустроился на высоком сиденье за рулем, Мэгги села рядом. Прерывисто вздохнула,почти всхлипнула, отвела спутанные волосы, упавшие на глаза.

— Ты уже решил, куда поступишь?

— Наверное, в колледж святого Патрика. По крайней мередля начала. А потом уже вступлю в монашеский орден. Я хотел бы в орден Иисуса,но еще не совсем уверен, поэтому мне рано идти прямо к иезуитам.

Широко раскрытыми глазами смотрела Мэгги на рыжеватый луг зарябым от разбившейся мошкары ветровым стеклом ныряющей на ухабах машины.

— Я придумала кое-что получше, Дэн.

— Да? — Он сосредоточенно правил; дорога с годамистановилась все хуже, и каждый раз поперек валились какие-нибудь стволы иколоды.

— Я пошлю тебя в Рим, к кардиналу де Брикассару.Помнишь его?

— Помню ли! Что за вопрос, мама! Я его, наверно, и замиллион лет не забыл бы. Для меня он — совершенство, идеал пастыря. Если бы мнестать таким, это будет счастье.

— Идеал — тот, чьи дела идеальны, — резко сказалаМэгги. — Но я могу вверить тебя его попечению, я знаю, ради меня он о тебепозаботится. Ты можешь поступить в семинарию в Риме.

— Ты серьезно, мама? Правда? — Радость на лицеДэна сменилась тревогой. — А денег хватит? Это обойдется гораздо дешевле,если я останусь в Австралии.

— По милости упомянутого кардинала де Брикассара у тебявсегда будет вполне достаточно денег, мой дорогой.

Они поравнялись с кухней, и Мэгги втолкнула сына в дверь.

— Поди скажи миссис Смит и остальным. Они будут ввосторге.

А сама через силу, еле волоча ноги, поплелась к Большомудому, в гостиную, где — чудо из чудес! — Фиа не работала, а разговаривалаза чаем с Энн Мюллер. Когда вошла Мэгги, они обернулись и по ее лицу сразупоняли: что-то стряслось.

Восемнадцать лет кряду Мюллеры приезжали в Дрохеду погостить,и казалось, так будет всегда. Но минувшей осенью Людвиг скоропостижно умер, иМэгги тотчас написала Энн, предлагая ей совсем переселиться в Дрохеду. Местасколько угодно, в домике для гостей можно жить самой по себе, и никто непомешает; если гордость иначе не позволяет, пускай Энн платит за жилье, хотя,право слово, у Клири хватит денег и на тысячу постоянных гостей. Для Мэгги этобыл случай отблагодарить Энн за памятные одинокие годы в Квинсленде, а для Энн— поистине спасение. В Химмельхохе ей без Людвига стало невыносимо одиноко.Впрочем, Химмельхох она не продала, а оставила там управляющего: после еесмерти все унаследует Джастина.

— Что случилось, Мэгги? — спросила Энн. Мэггиопустилась в кресло.

— Похоже, меня поразил карающий гром небесный.

— Что такое?

— Обе вы были правы. Вы говорили, я его потеряю. А я неверила, я всерьез воображала, что одолею Господа Бога. Но ни одной женщине насвете не одолеть Бога. Ведь он мужчина.

Фиа налила дочери чаю.

— На, выпей, — сказала она, словно чай подкрепляетне хуже коньяка. — Почему это ты его потеряла?

— Он собирается стать священником.

Она засмеялась и заплакала.

Энн взялась за свои костыли, проковыляла к Мэгги, неловкосела на ручку ее кресла и принялась гладить чудесные огненно-золотые волосы.

— Ну-ну, родная! Не так уж это страшно.

— Вы знаете про Дэна? — спросила Фиа.

— Всегда знала, — ответила Энн. Мэгги сдержаласлезы.

— По-вашему, это не так страшно? Это начало конца,неужели вы не понимаете? Возмездие. Я украла Ральфа у Бога — и расплачиваюсьсыном. Ты мне сказала, что это кража, мама, помнишь? Я не хотела тебе верить,но ты, как всегда, была права.

— Он поступит в колледж святого Патрика? —деловито осведомилась Фиа.

Мэгги засмеялась — теперь почти уже обычным своим смехом.

— Это была бы еще не полная расплата, мама. Нет,конечно, я отошлю его к Ральфу. Половина в нем от Ральфа, вот пускай Ральф ирадуется. — Она пожала плечами. — Он для меня больше значит, чемРальф, и я знала, что он захочет поехать в Рим.

— А вы сказали Ральфу про Дэна? — спросила Энн; обэтом заговорили впервые.

— Нет, и никогда не скажу. Никогда!

— Они так похожи, он может и сам догадаться.

— Кто, Ральф? Никогда он не догадается! Это уж вовсяком случае останется при мне. Я посылаю ему моего сына — моего, и только.Своего сына он от меня не получит.

— Берегитесь богов, Мэгги, боги ревнивы, — мягкосказала Энн. — Может быть, они еще не покончили свои счеты с вами.

— Что еще они могут мне сделать? — горьковозразила Мэгги.

Джастина, услышав новость, пришла в бешенство. Хотя впоследние три-четыре года она втайне подозревала, что это может случиться. НаМэгги решение Дэна обрушилось как гром с ясного неба, но для Джастины это былледяной душ, которого она давно ждала.

Ведь они вместе учились в сиднейской школе, и еще тогда Дэнповерил ей многое, о чем никогда не заговаривал с матерью. Джастина знала, какмного значит для Дэна религия — и не только Бог, но мистический смыслкатолических обрядов. Будь он даже воспитан как протестант, думала она, оннеизбежно перешел бы в католическую веру, которая одна может утолить что-то,заложенное в его душе, таков уж он по самой природе своей. Суровый Богкальвинистов не для Дэна. Бог Дэна озарен бликами разноцветных витражей, окутанкурящимся ладаном, обряжен в кружева и золотые вышивки, воспет в изысканноймузыке, и мольбы к нему возносятся в звучных латинских стихах.

И еще злая насмешка судьбы: человек одарен редкой красотой,а горюет об этом, как о жестокой помехе, словно он — калека. Именно такотносится к своей наружности Дэн. Всякое упоминание о ней его коробит; похоже,он бы предпочел быть уродом и уж никак не привлекать людей своим видом. Сестраотчасти его понимала и, может быть потому, что ее-то профессия неотделима отизвестного самолюбования, даже одобряла, что у Дэна этого нет. Но никак не моглапонять, почему он не просто равнодушен к своей внешности, а относится к ней скаким-то яростным отвращением.