Читать книгу - "Горький вкус времени - Айрис Джоансен"

Золотой Пегас сиял при свечах красотой чистой и ужасной, как сама добродетель.

– Это найдено в доме той женщины – Дюпре? – Робеспьер скрыл охватившую его радость. Он всегда мог контролировать свои эмоции. Танцующий ветер у него. Всю свою жизнь он слышал рассказы об этой статуэтке, и вот она перед ним.

Лейтенант рассказывал:

– Мы перерыли весь дом, но не нашли никаких бумаг или сведений относительно дофина. – Он бросил небрежный взгляд на статуэтку, поставленную им на стол перед Робеспьером. – Но нам показалось подозрительным, что в доме предателя оказалась дорогая статуэтка, и я принес ее тебе, а не в кабинеты Национального конвента, как мы обычно поступаем с конфискованной собственностью.

– Ты правильно сделал. Нет сомнения, что изменники получили ее в награду за свое вероломство. – Робеспьеру отчаянно хотелось протянуть руку и дотронуться до изумрудного глаза, но он усилием воли подавил желание. Лейтенант явно не имел ни малейшего представления о том, какое великое сокровище он передал ему. И ни в коем случае не должен узнать об этом. – Естественно, эта находка должна остаться в тайне, как и все, что произошло сегодня вечером. От этого зависит безопасность республики.

– Конечно, гражданин Робеспьер. – Лейтенант поколебался. – Но разве мы не должны сообщить Конвенту, что мальчик бежал из Тампля?

– Нет! – Робеспьер постарался говорить спокойно и убедительно. – Я не сомневаюсь, что очень скоро мы поймаем его, но если пройдет слух, что вся Национальная гвардия оказалась не в состоянии предотвратить его побег, то честь республики будет непоправимо задета.

– Но ведь все будут знать, что мальчика больше нет в Тампле. – Лейтенант так и не мог сообразить, что же придумал неподкупный Робеспьер.

– Я уже направил в Тампль делегацию для того, чтобы взять его у Симонов под свое попечение. В распространенном заявлении мы укажем, что мальчик теперь находится в одиночном заключении и никому не разрешается его видеть.

– А Симоны не станут…

– Ты считаешь, Симоны откажутся подтвердить то, что я им прикажу?

Лейтенант подавил дрожь, встретив взгляд холодных глаз Робеспьера.

– Я уверен, что они повинуются тебе, гражданин. – И попятился к двери. – С твоего позволения, я проверю, нет ли сообщений от людей, обыскивающих Гавр.

– Ступай. – Робеспьер поторопился его отпустить, он по-прежнему не сводил глаз со статуэтки. – Только помни, что под страхом казни никто не должен знать об этом.

– Можешь рассчитывать на меня, гражданин. – Лейтенант почтительно склонил голову, повернулся на каблуках и поспешно вышел из комнаты.

Как только дверь за ним закрылась, Робеспьер протянул дрожащую руку и дотронулся до Танцующего ветра, олицетворявшего символ власти и высшую добродетель.

Годами Робеспьер стремился научить невежественный мир силе добродетели и террора – ее друга и защитника. А теперь словно некто высший глянул сверху и увидел свет, который он, Робеспьер, принес народу, и вознаградил этим великим даром.

«Впрочем, найдутся такие, кто может оспорить мое право как законного хранителя добродетели, воплощенной в статуэтке, – досадливо подумал Робеспьер. – Они назовут это кражей из сундуков республики». Сама мысль об этом привела его в дикую ярость. Он, Максимилиан Робеспьер, – вор? Он – человек, пославший тысячи изменников на гильотину, чтобы сохранить в чистоте добродетель республики? Это лишь доказывало, как мудро держать символ добродетели подальше от нечистых рук тех, кто даже не будет знать, как хранить его.

Однако он должен быть очень осторожен, и он обязан позаботиться о том, чтобы ни одна душа не узнала, что Танцующий ветер находится под его охраной. В своей спальне он поставил статуэтку на постамент, дабы только его глаза лицезрели эту красоту, черпая в ней вдохновение для труда во имя блага революции.

* * *

Фургон медленно катил по закруглявшейся подъездной аллее лимонных деревьев по направлению к парадной двери усадьбы.

Нана безучастно провожала глазами необъятные дали. Ноги ее свисали с задней стенки фургона. Показались поля золотого ракитника, едва начавшего цвести. «Куда ни кинь взгляд, нигде не видно ни домов, ни кафе, – мрачно подумала она. – Ни музыки. Ни лодок, плывущих по Сене, ни веселой болтовни торговцев. Только ветер, цветы и солнечный свет. И почему я вообще согласилась уехать из Парижа в эту цветущую пустыню?»

Однако Нана знала, почему поехала в Вазаро. Даже Париж виделся ей серым и уродливым после недель, проведенных в темном, искореженном мире Дюпре. А что это место, что другое – какая разница!

Робер остановил фургон у парадной двери, оглянулся и улыбнулся ей.

– Вы когда-нибудь видели такую красоту, Нана?

«Я предпочла бы увидеть цветы в тележке цветочника на Новом мосту», – подумала Нана. Но старик казался таким счастливым, что она выдавила из себя улыбку.

– Что ж, здесь, конечно, очень много цветов. Мари спрыгнула с фургона. Ее стройное жилистое тело так и излучало энергию.

– Что это мы сидим? Уже скоро вечер, а фургон надо разгрузить до темноты. Пойду посмотрю, не найдется ли кто тебе в помощь, Робер. – Она направилась вверх по ступенькам и быстро постучала в дверь.

Нана осталась там, где была, – на подстилке в фургоне. У нее будет достаточно времени подвигаться, когда они все примутся за трудоемкую работу по разгрузке картин и мебели, которые Жан-Марк отправил в Вазаро на хранение.

– Привет.

Нана опустила взгляд и увидела стоявшего в нескольких метрах от фургона маленького мальчика с кудрявыми черными волосами и глазами такими же чистыми и синими, как Сена в солнечный день.

– Ты, наверное, Нана. – Мальчик улыбнулся ей, и у Нана возникло странное ощущение, что тьмы внутри ее коснулся солнечный луч. – Катрин прислала записку с сообщением, что ты приедешь. Меня зовут Мишель.

* * *

Жюльетта, Жан-Марк и Людовик-Карл прибыли в Чарлстон третьего марта 1794 года. Седьмого марта отец Жан Бардоне сочетал браком Жюльетту и Жан-Марка, и они временно поселились в симпатичном доме из красного кирпича на Делани-стрит.

Двадцать первого мая 1794 года Жюльетта получила первую весточку от Катрин.

"Дорогая Жюльетта!

Сначала позволь мне сообщить тебе хорошие новости. Никто ничего не знает о побеге мальчика. Робеспьер окутал Тамппь пеленой молчания, и считается, что малыш содержится в одиночной камере.

Больше новостей, что хоть как-то могли бы обнадеживать, нет. Пятого апреля на гильотине казнен Дантон. Франсуа это потрясло, и он сказал, что этот человек спас Францию в 1792 году, что единственный здравый голос во Франции заставили замолчать. Похоже, это правда, потому что Париж сейчас во власти робеспьеровского террора. Мы покинули Тампль и ушли в подполье, поскольку все связанные с Дантоном находятся под подозрением. Франсуа часто повторяет слова Робеспьера, что в революции заходят далеко тогда, когда не знают, куда идут.