Читать книгу - "Женщины да Винчи - Анна Берсенева"

Время от времени Белка вспоминала, что надо бы завести в квартире третью чашку. Но, едва вспомнив, тотчас же об этом забывала. Когда они с Кириллом встречались в Доме со львами, им было не до готовки, если хотелось чаю или кофе, то двух чашек вполне хватало, а если набрасывался голод, что после бурного секса случалось нередко, то к их услугам была любая точка разнообразного московского общепита, и изучать их поочередно – это было отдельное удовольствие, в котором они себе не отказывали.

Так что сейчас выдался первый случай, когда третья чашка была действительно необходима. Впрочем, Белка недолго сокрушалась о ее отсутствии, просто разлила чай в три бокала для красного вина, решив, что старушка удивится такому московскому изыску.

Но когда она внесла бокалы с чаем в комнату, гостья никакого удивления не выказала. Первый Белкин взгляд оказался, как всегда, верным: серьезность была в этой Зинаиде Тихоновне главенствующей чертой, и поэтому она, видимо, не обращала внимания на мелочи.

Еще одной ее чертой – пожалуй, странной и уж точно необычной – были выкрашенные в темно-каштановый цвет волосы. Это сразу бросилось в глаза, когда она сняла платок. Белке казалось, что провинциальные тетушки к такому преклонному возрасту уже не беспокоятся о своей внешности и не закрашивают седину, а эта – надо же…

Когда Белка привела ее в квартиру, Кирилл смотрел телевизор, а услышав, как открывается дверь, вышел в прихожую. Наверное, он удивился, что его подруга явилась не одна, но удивление никак не выразилось внешне.

Это было одно из тех качеств, которые Белке нравились в нем. Она вообще считала, что показывать все происходящее у них внутри позволяют себе только дети и сумасшедшие, причем сумасшедшие не в образном, а в обыкновенном, клиническом смысле, с диагнозом, нормальный же взрослый человек этого делать не станет. Почему при такой убежденности ее считают эмоциональной особой, было для нее загадкой, сама-то она себя считала человеком жестким.

В общем, удивления Кирилл при появлении Зинаиды Тихоновны не выказал и даже, пока Белка заваривала чай, как заправский хозяин развлекал гостью светской беседой.

– Зинаида Тихоновна говорит, что у них в Кирове замечательные молочные продукты, – сообщил он вошедшей с чаем Белке. – Дешевые и качественные.

– Киров – это где? – спросила Белка.

– В вятских лесах, – ответил Кирилл. – Вообще-то этот город называется Вятка.

– А почему тогда он Киров? – не поняла Белка.

– Да вот не вернули историческое название сразу, как только советская власть обвалилась, а потом замяли для ясности. Так и живут в Кирове.

– Мы привыкли, – сказала Зинаида Тихоновна.

Ну, раз ей все равно, то уж Белке тем более нет дела до того, как называется неизвестный ей город где-то в лесах.

Она села за стол и спросила:

– Ну, что вас интересует про моего деда?

– Все про него интересует, – ответила Зинаида Тихоновна. – Золотой он был человек. Как у него жизнь сложилась?

– Да вроде ничего, – пожала плечами Белка. – Хотя, честно вам скажу, я про него мало знаю. Ну, жена у него была, бабушка моя, звали Таисия. Дочь Полина, моя мама то есть. Внучка я. Работал в Склифе. Вот, собственно, и все. – Ей стало неловко за такую лаконичность, и она добавила в свое оправдание: – Я еще не родилась, когда он умер.

– Полина… – Зинаида Тихоновна покачала головой. – Надо же!

Белка хотела спросить, почему ее заинтересовала именно Полина и что особенного она находит в этом имени. Но не стала спрашивать. Захочет – сама объяснит, не захочет – так обойдемся.

– А вы с ним давно были знакомы? – спросила Белка.

Все-таки старушкино немногословие начало ее раздражать. Сдержанность – качество правильное, но если уж отнимаешь время у незнакомых людей, то зачем говорить загадками?

– Мы на фронте познакомились, – ответила Зинаида Тихоновна. – В медсанбате. Это много значит.

– Ну да… – промямлила Белка. – Конечно.

«Только фронтовых мемуаров нам сейчас не хватает. Особенно Кириллу», – подумала она при этом.

Они не виделись целую неделю, тратить драгоценное время на старушку было просто глупо. И так хватает условностей, от которых никуда не денешься, одна мадам Елена чего стоит.

Но на пятой минуте сказать гостье, что пора и честь знать, Белке было все-таки неловко.

– Он вас лечил в медсанбате? – спросил Кирилл.

В его голосе ясно слышался интерес, и такой же интерес Белка заметила в его глазах.

– Нет. – По лицу Зинаиды Тихоновны впервые мелькнула улыбка. – Он командовал медсанбатом, а меня туда сестрой направили. Я на фронт добровольцем пошла сразу после медучилища. Мне восемнадцать только-только исполнилось, сами понимаете, как мне на войне пришлось, среди мужчин. Леонид Семенович меня, можно сказать, от всего этого прикрыл и спас. – Видимо, она заметила интерес к своему рассказу, и речь ее стала свободнее: – Ну а потом его санитарным поездом назначили командовать, и он меня к себе перевел.

– А потом? – спросил Кирилл.

– Потом война кончилась, и он к нам в Киров приехал. Стали мы снова вместе работать, в одной больнице – он хирургом, я у него операционной сестрой. В сорок девятом году он в Москву уехал. Вот мне и хотелось узнать, как у него здесь жизнь сложилась.

Все-таки это было странно. Если бы Белке хотелось что-то про кого-то узнать, она точно не стала бы ждать шестьдесят лет. Но, видимо, в вятских лесах другой ритм жизни.

– Первое время он нам писал, я потому и адрес этот знаю. А после перестал. Был он счастлив? – спросила старушка.

Она спросила это даже не у Белки – поняла уже, конечно, что та ничего про своего деда не знает. Да и не спросила даже, а так, вздохнула просто.

От этого вздоха Белке почему-то стало не по себе. Она бросила быстрый взгляд на Кирилла. Он смотрел на старушку с тем самым чувством, которое и Белка хотела бы к ней испытывать – с необременительным сопереживанием. Но у нее получалось испытывать только обременительную неловкость, и, злясь на себя за это глупое чувство, она ответила:

– Насчет счастья не знаю, а работу, мама говорила, он любил.

– Да, у нас все понимали, что с его врачебным уровнем в простой больнице не место, – кивнула Зинаида Тихоновна. – Он, правда, считал, что это глупости, людей везде одинаково лечить надо, но все-таки Институт Склифософского для него поболе подходил, чем наша глушь. Я рада, что про его работу узнала.

Она достала из сумочки – черного ридикюля, имевшего совершенно винтажный вид, – телефон из разряда «аппарат для бабушки», нажала большую кнопку и сказала:

– Костя, я уже спускаюсь, ты подходи за мной, ладно?

Неловкость, которую чувствовала Белка, стала еще сильнее. Хотя – ну что она такого сделала? Что знала, все выложила, а что ничего толком не знала, так на нет и суда нет.