Читать книгу - "Устрицы и белое вино - Натали де Рамон"

– Ага, правильно. – Шарль кивнул, устраивая щенка на своих коленях поудобнее.

Все выпили. Но лично я – с большим трудом, меня и так уже всю распирало, мой организм не способен принимать такое количество пищи. Особенно в жару. Ох, только бы не исторг обратно разносолы обидчивой Катрин... Я постаралась как можно незаметнее расстегнуть на юбке пояс и молнию. Если бы еще освободиться от бюстгальтера! И зачем я надела такой тугой...

– Несомненно, как же иначе, – тем временем с чем-то согласилась Катрин. – А ты, Вив, как считаешь?

– Да, конечно, – не особенно уверенно поддакнула я, из-за мук в животе потеряв нить разговора.

– Шарло всегда любил животных, – настаивала Катрин, – а мы их не держали. Все ты, Поль, со своей экономией! Сколько он съест, такой малыш?

– Да перестань, Кати. При чем здесь съест, не съест? Вырастет – съест много! Но дело-то не в этом. Животное – не игрушка. Такое же уважающее себя существо, как человек. Ему нужно реализовывать себя: охотиться или, скажем, пасти овец. А так что? Лишняя мебель в доме? Для такой собаки городская квартира – это клетка!

– Ладно, Поль, хватит. – Его супруга поморщилась и взмахнула рукой. – Кстати, о клетках. А ты знаешь, Вив, что Шарло в детстве чуть не сбежал с бродячим цирком из дому?

– Нет...

– Ну ладно, мама! В другой раз.

– Нет, ты сейчас расскажи! – потребовала Марьет. – Вив, ты даже не представляешь, это такая дивная история! Расскажи, расскажи, Шарло.

– Что там рассказывать, Мари? Когда это было? Да я уж и не помню толком.

– Тогда пусть папа расскажет! Он давно не рассказывал эту историю, – заговорщицки сообщила мне Марьет. – Прелесть! Ты ведь все помнишь, папа?

Поль ухмыльнулся.

– Да, я очень хорошо помню. Тебе было лет десять, Шарло, когда ты познакомился с этим, как его?.. Ну, циркач-мальчишка?

– Да нет, папа, восемь, а ему – семь.

– Так вот, представь себе, Вивьен, в один прекрасный день наш сынок появляется с каким-то Гаврошем и заявляет: папа, это мой друг и наставник, я уезжаю вместе с ним в Женеву на гастроли! А Гаврош от горшка два вершка, и кнут в руках!

– Поль, ну зачем ты называешь его Гаврошем? – вмешалась Катрин. – Очаровательное создание! Как сейчас помню: хорошенький-прехорошенький, золотые кудри до плеч. Я даже подумала, что это девочка.

– Ха! Хороша девочка с кнутом! – Поль подмигнул мне. – Так вот, Вивьен...

Он рассказывал именно для меня, но я лишь старательно делала вид, что слушаю, и кивала, из последних сил сохраняя на губах заинтересованную улыбку. От междоусобицы в моем желудочно-кишечном тракте меня уже познабливало и, пожалуй, даже слегка плыло перед глазами. Голос отца Шарля звучал издалека.

– ...Я их спрашиваю, вы точно в Женеву, господа? А не в Америку? Это там ковбои с кнутами бегают за коровами! Златокудрый Гаврош презрительно кривит губы и заявляет: какие еще ковбои с коровами? Я укротитель слонов! И кнутом щелк-щелк! Да так ловко! Так интересно: одним взмахом в два щелчка – и кнут извивается словно живая змейка!

– А кстати, господа родственники, – вмешалась Марьет, – мы, когда вчера с Симоном исколесили всю округу... ну искали уголь для устриц. Представляешь, Вив, у них тут в лавке нет какого-то паршивого угля! Нет, все-таки жаль, что вы не приехали вчера: устрицы, закат, белое вино прямо из бочонка! – Ее голос тоже доносился до моих ушей как с Луны. – На побережье мы видели цирк-шапито. Афиша со зверями! Давайте сходим! Вдруг там тот самый Гаврош? Вырос, стал укротителем.

– Вряд ли! – Дружный смех Поля и Шарля.

– А вдруг? И вообще, я сто лет не была в цирке.

– Прошу прощения, – заговорил с Луны Симон. – Так сказать, зов природы.

Затем я увидела, как он встает из-за стола и бодро направляется к дому. Ну какая же я идиотка! Так просто: «зов природы». И никто никогда не узнает, чем я буду заниматься в ванной!

– Между нами говоря, братец... – лукавый голосок Марьет, – я тогда просила: Шарло, познакомь меня с укротителем, – а ты не познакомил!

– Да тебе было-то четыре года!

– Ну и что? Очень замечательно. Мне четыре, кавалеру – семь, я бы вышла за него замуж и сама стала укротительницей!

– Точно!

– Такой талант пропал!

– И в тебе, и в тетушке Аглае!

– Не скромничай, мама, ты бы тоже классно смотрелась с тиграми в клетке!

– А я?

– Нет, папочка, не обижайся, но я плохо представляю тебя с усами, в трико и с кнутом!

– Дуреха, у нашего папочки в молодости были восхитительные икры, он был бы неотразим в трико!

– А почему я должен быть с усами?

– Папа, у всех укротителей усы! Такие, острыми стрелками и нафабренные, как у Дали. Укротители всегда какой-то гадостью фабрят усы, чтобы лев не защелкнул пасть.

Марьет изогнулась с разинутым ртом, видимо изображая одновременно льва и укротителя, засунувшего голову в пасть.

– Львы же не дураки глотать всякую отраву!

От упоминания слова «отрава» враждующие тракты внутри моего живота перешли к еще более решительной схватке. Я едва заставила себя сделать несколько глубоких вдохов.

– А женщины фабрят волосы?

– Что же еще, папа?

– Ох, я бы не позавидовал твоим львам!

– Я их так понимаю, я с первого дня нашего знакомства чувствую себя прирученным зверем!

Стоп-стоп, а чей это голос?

– Тебя приручишь, Симон! Как же! Ты самый что ни на есть зверский зверь, Симон!

Слава Небесам! Это же вернулся Симон! Путь свободен!

– Миль пардон. – Я поднялась из-за стола. – Зов природы, так сказать...

И вся в испарине – только бы не взорваться по дороге! – понесла свою междоусобицу к дому, а за моей спиной Марьет продолжала упражняться в остроумии:

– Лично я никогда не вхожу в клетку без пистолета...