Читать книгу - "Навеки твой - Карен Хокинс"

Рейвенскрофт встрепенулся:

– Да, я это сделал! Мне сообщили, что жизнь там поразительно дешевая…

– Само по себе это прекрасно, тем не менее у вас не хватает денег даже на то, чтобы добраться туда. Но предположим, мы добрались бы, а на что стали бы жить? Возможно, вы рассчитывали на помощь моих родителей, но вы даже не знаете, в состоянии ли они оказывать такую помощь. Между тем они едва сводят концы с концами.

– Нет-нет, я никогда бы не стал просить об этом! Я думал, что когда мы туда приедем, то найдем маленький красивый домик на винограднике. – Рейвенскрофт выпрямился и просиял улыбкой. – Поселившись там, я собирался написать книгу.

Часы на камине громко тикали. За окном бесшумно кружились снежные хлопья, являя собой единственный движущийся предмет. Грегор вдавил кончики пальцев в ладони, сдерживая готовый вырваться у него в любую секунду смех.

Венеция бросила на него угрожающий взгляд, дав понять, что он никого не одурачит, потом снова повернулась к Рейвенскрофту:

– Хочу спросить вас об одной вещи.

Тот подался вперед.

– Чем, по-вашему, я стала бы заниматься, пока вы будете писать роман?

– Чем заниматься? Ну, я думал, вы станете содержать наш домик в чистоте и порядке, стирать нашу одежду в бадье, и развешивать ее на веревке сушиться на солнышке. – Он мечтательно улыбнулся. – У ваших волос слегка рыжеватый оттенок. И оттого кажется, что вы все время на солнечном свете.

Грегор едва не задохнулся. Рыжеватый оттенок? С чего Рейвенскрофт это взял? Впрочем… огонь в камине и вправду бросает золотистые блики на каштановые волосы Венеции. Странно, почему сам он этого никогда не замечал?

Венеция наклонилась так, что ее лицо оказалось на уровне лица Рейвенскрофта:

– Вы считаете, что я была бы рада стирать свои вещи вручную и развешивать их на веревке?

Его улыбка слегка потускнела.

– Я думал, вы не откажетесь помогать по хозяйству в то время, как я буду писать книгу.

– Развешивая ваше белье?

– И ваше. А также белье наших детей.

Она закрыла глаза.

– Я понимаю, что вы чувствуете! – произнес Рейвенскрофт со страстью. – Вы просто ошеломлены! Я и сам был в таком состоянии, когда до меня дошло, чем мы должны будем заниматься. Мы уедем в Италию, оставим позади цивилизацию и станем жить более простой жизнью. И более чистой. И возможно, – добавил он с немыслимой наивностью, – что когда у вас нашлось бы время, вы стали бы заниматься с местными детьми, взяли бы их себе в ученики, обучали их музыке и английскому языку, ну и так далее…

– В ученики? – тупо повторила Венеция. – Вы решили, что я стану делать все вами перечисленное и вдобавок стану гувернанткой?

– Всего несколько учеников, – поспешил сказать Рейвенскрофт. – Я вовсе не хочу, чтобы вы трудились в поте лица.

Грегору почти стало жаль этого человека.

– Венеция, вы всегда говорили, что рады помочь ближнему…

– Маклейн, ни слова больше, – произнесла Венеция, даже не взглянув на него.

Грегор откинулся в кресле и подложил руки под голову.

– Рейвенскрофт, я недооценил вас. Я поражен тем, сколько мысленной энергии вы вложили в ваш план. Прошу извинения зато, что счел вас человеком легкомысленным и не в меру эмоциональным, который, так сказать, пустился во все тяжкие.

Молодой человек повеселел:

– Я понимаю, что поначалу такая идея должна показаться безумной. Так было и со мной! Однако, поразмыслив…

– Не сомневаюсь, что после нескольких рюмок портвейна, – высказал предположение Грегор.

– После четырех, если быть точным…

Услышав это, Венеция прижала пальцы ко лбу.

– Я понял, что Италия – самое подходящее место для нас. Едва я окажусь в тех краях, муза посетит меня и мечта о написании романа воплотится в действительность.

– Вы уже написали хотя бы один роман? – полюбопытствовал Грегор.

Венеции хотелось запустить в Рейвенскрофта своим башмаком. Этот осел просто напрашивался на то, чтобы его осадили, но злосчастный Рейвенскрофт был настолько одурманен своим воображаемым успехом, что не нашел ничего лучшего, нежели ответить бодро и радостно:

– Нет, но у меня есть наброски. – Он сунул руку в карман пиджака, извлек измятый листок бумаги, расправил его и сказал: – Я уже дал имена двум персонажам и решил положить в основу сюжета мое путешествие по Италии.

– Значит, книга будет познавательной. Нечто вроде истории страны. Очень хорошо.

– Что? О нет! Это будет детективный роман. В нем происходит некое убийство, я еще не решил, кого и как убьют. Молодого человека обвиняют в этом преступлении. Он, разумеется, невиновен, но должен доказать свою невиновность, иначе ему придется провести остаток жизни в тюрьме.

Грегор поиграл бровями.

– Позвольте высказать одно предположение… Этот молодой человек, он примерно вашего возраста?

– Ну, в общем, да.

– И вашего роста? У него такой же, как у вас, цвет волос?

– Да! Откуда вы узнали?

– Просто догадался. – Грегор расплылся в улыбке.

– В самом деле! Знаете, я думаю, что смогу написать роман за три года. Уверен, что смогу, если у меня будет необходимое для работы время.

– Которое предоставит вам прелестная мисс Венеция, как только начнет свою жизнь в качестве прислуги за все.

Рейвенскрофт опешил.

– Я вовсе не думал о Венеции как о прислуге!

– Рада это слышать, – сухо проговорила Венеция. – Приношу благодарность от себя и своих рук.

Рейвенскрофт взял ее руку и поднес к собственной щеке.

– Венеция, вы самая прекрасная женщина в мире, как внешне, так и душой. Надеюсь, вы понимаете, что я никогда не позволю себе малейшего неуважения к вам.

До этой минуты Грегор радовался каждой нелепости, срывавшейся с уст щенка. Однако нескрываемое восхищение, которое засияло в глазах у Рейвенскрофта, когда тот прижал руку Венеции к своей щеке, причинило Грегору до сих пор не изведанную им и весьма острую сердечную боль.

То было странное чувство, и оно в мгновение ока прогнало веселость Грегора. Венеция должна была возмутиться подобной фамильярностью. С негодованием отринуть предложения, которые делал ей этот болван.

Но вместо этого она вздохнула, а губы ее изогнулись в принужденной улыбке, когда она высвободила руку и слегка похлопала ею дерзкого юнца по щеке.

– Ох, Рейвенскрофт, какой же вы еще молодой!

Врядли это можно было принять за комплимент, однако слова девушки раззадорили глупца. Рейвенскрофт позволил себе смелость, вернее, наглость, поднести пальчики Венеции к губам и запечатлеть поцелуй на ее ладони.