Читать книгу - "Дуэт с Герцогом Сиреной - Элис Кова"

Я оглядываюсь через плечо. Все воины упали на колени в середине боя. Хор тоже. Все головы склонились к песку в знак почтения. Одинокая, печальная песня скорби доносится до них. Я чувствую их тревогу и скорбь в своей сердцевине, они оплакивают смерть всего, что знали и любили.

Но они не видят того, что вижу я. Они слишком далеко. Так близко я вижу, как подергиваются утолщения на спине, где когда-то соединялись крылья. Я вижу, как двигаются глаза под веками, как будто она пытается проснуться. Я вздыхаю с облегчением, которое выливается в гул.

Она не умерла и не умрет. Она борется со всем тем упорством, с которым борется жизнь. Жизнь — вещь одновременно и изящная, и дерзкая. Жизнь не сдается. Ее можно ломать снова и снова, и она не сдается. Дрожа и слабея, она продолжает петь. Она держится, ожидая воссоединения с мужем. Ждет покоя.

Я протягиваю руку.

В сердцевине дерева древесина мягкая и слегка податливая. Она подвешена в толстой серебристой мембране, в которую погружаются мои руки. Она твердая и мягкая, как теплый жир. Как будто втягиваешь в себя луч солнечного света.

Тело Леллии — сплошное серебро, но удивительно легкое. Ее вес и размер позволяют легко обхватить ее обеими руками. Наклонившись назад, я освобождаю ее от божественной плазмы и прижимаю к своей груди. Она все еще не шевелится, но я чувствую, как ее сердце бьется о мое. Ее голова тяжело лежит на моем плече, тело напряжено и остывает от морского бриза.

Я поворачиваюсь, и впервые за тысячи лет смертные смотрят на богиню.

Жизнь вырывается из самого мира. Я иду, и последние нити и прядки мембраны отслаиваются от меня и Леллии. Ее маленькая грудь вздрагивает, словно она пытается сделать первый за много веков вдох.

Сирены не останавливают меня, пока я продвигаюсь по остаткам их поля боя. Они смотрят на меня глазами, полными слез, с выражением покорности. В них есть ярость и гнев, но даже те, кто презирает меня, не поднимаются, чтобы попытаться остановить меня. Слишком поздно для их сопротивления. Хорошо это или плохо, но мой подход победил. Мой план сработал.

— Человек, — говорит мягкий голос, обращенный только ко мне. Он легкий, как воздух. Яркий и удивительный, как лунный свет.

— Миледи? — Я обращаюсь к ней, как к сирене, только своим разумом. Интересно, так ли научились говорить первые сирены? Петь душой, а не языком. Их научила первозданная мать.

— Спасибо, — шепчет Леллиа.

— Тебе не за что меня благодарить.

— Ты ведь позаботишься о них? — спрашивает она.

— Позабочусь. — Я слабо улыбаюсь. — Это будет честью для меня.

— Не дай им забыть мои песни, — умоляет Леллиа.

— Не дам. Клянусь.

Единственный, кто следует за нами по туннелям, — это Илрит. Он идет рядом со мной — чуть позади, когда я несу Леллию к океану. Однако, насколько я могу судить, слова Леллии предназначались только мне. Или, возможно, даже если бы он мог их услышать… он бы не понял. В Бездне я передала ему достаточно ее песни, чтобы стабилизировать его сознание. Но этого было бы недостаточно, чтобы он понял.

Однако я могу научить его.

Резьба на корнях туннеля больше не кровоточит. Само дерево стало пепельным, как и копья, которые обычно оставляют выцветать под солнечными лучами. Жизненное дерево умирает без своего сердца. Но Леллиа с каждой секундой становится все сильнее. Она начинает подергиваться, тело медленно пробуждается, чтобы догнать разум.

Мы выходим на другую сторону туннеля, где в океане плещутся волны щупалец, цепляясь за корни. Огромное лицо, такое же странное, как у Леллии, но уже не кажущееся мне чудовищным, наполовину возвышается над водой. Когда облака над головой медленно расходятся, на бога бездны падают лучи солнечного света. С него стекает морская вода, как будто он может обжечься от долгого пребывания на поверхности. Крокан смотрит изумрудными глазами, которые сияют все ярче, когда они останавливаются на его невесте.

— Она у меня, — говорю я мысленно и устами.

— Так и есть, — хмыкает он. И снова это звучит как песня. Но легче, так далеко над водой. А может быть, легче от облегчения, потому что он наконец-то видит свою жену. В конце этой долгой борьбы, которую они выдержали ради мира, который они помогли создать.

— Возьми ее. — Я захожу по колено в воду и кладу Леллию в прибой перед Кроканом. Она плывет, как будто она не более чем морская пена. Его щупальца окружают ее, затягивая под себя. Поглощая ее в сердцевину своего существа. Теперь она будет в безопасности. Навсегда.

— Ты выполнила свою сделку, смертная, и я выполню свою; я больше не буду блокировать Вэйл. Я не буду мучить мир. Я вернусь с моей любимой, и она позволит душам вновь устремиться в Запределье, отныне и вовеки веков. Нет больше причин мне омрачать ваши моря, — говорит Крокан. Я ожидал, что это будет все, но он продолжает: — Ты оказала нам великую услугу. Прежде чем мы покинем это царство, мы одарим тебя благом. Скажи нам, чего ты желаешь?

Благословение богов. Я могу пожелать чего угодно. Могущество двух старых богов у меня под рукой.

Я оглядываюсь на Илрита. Жизнь с ним. Жизнь, чтобы свободно исследовать мир и свое сердце. Я могу загадать желание, подобное тому, о котором просил Илрит все эти годы назад.

Прохладный ветер обдувает меня. Времена года Мидскейпа возвращаются на этот священный остров, как и на все Вечное Море. Умеренный климат, в котором процветали сирены, исчезнет без поддерживающего его Дерева Жизни. Возможно, это только начало новой эры зимы и смерти, которая грозит поглотить весь Мидскейп.

— Она уже дала мне мое благодеяние, — тихо говорю я. Несмотря на то, что я говорю с Кроканом, я позволяю Илриту слышать. Что-то в моих словах и на моем лице побуждает его сделать шаг вперед. Он подходит ко мне и берет меня за руки.

— Что происходит? — спрашивает Илрит.

— Я дала обещание леди Леллии, когда освобождала ее, — говорю я. — Я собираюсь сдержать свое обещание. Ее магия все еще здесь, все еще в дереве. Она вложила в него столько себя, что оно там. Но ей нужен анкер, чтобы удержать ее на месте, иначе она совсем исчезнет из мира. — Как это уже происходит. Даже когда секунды идут, ее становится все меньше и меньше.

— Нет. — Илрит понимает, что я говорю. Он качает головой.

Я беру его за щеку и нежно глажу по щеке.

— Все в порядке. Я