Читать книгу - "Осенний мост - Такаси Мацуока"

— Но мы просто зададим ей тот же самый вопрос, — сказал мужчина.

— Она никогда не дает на вопрос тот же самый ответ, — сказала монахиня.

— Вот это типаж! — сказал мужчина, как будто Дзинтоку здесь не было. — Это тоже здорово. Мы получим изумительный материал для программы.

— Какой программы? — поинтересовалась Дзинтоку.

— Разве вы не помните, преподобная настоятельница? — сказала монахиня. — Сегодня к нам приехали репортеры с канала НХК, чтобы взять у вас интервью. Они хотят заснять вас для своей передачи о жителях Японии, которые перешагнули столетний рубеж. Это часть программы празднования первой годовщины избавления от американской оккупации.

— Да, преподобная настоятельница, — подал голос репортер. — Япония снова свободна.

— Япония никогда не была свободна, — возразила Дзинтоку. — Князья правили ею прежде, и правят поныне.

— Я это заснял, — сказал оператор.

— Клево, — сказал репортер, — но мы не сможем это использовать. Это слишком милитаристское замечание.

— Она что, не в курсе, что феодализм закончился сто лет назад? — спросила женщина, разрисованная под шлюху.

— Преподобная настоятельница говорит метафорически, — ответила монахиня. Это была уже не та монахиня, которую приставили к ней в прошлом месяце. Ту Дзинтоку замотала и выжила. Эта была пока полна сил. И она была молодая. Возможно, она продержится дольше прочих.

— Ну, как бы то ни было, давайте переведем разговор на более безопасную почву, — сказал репортер. Он заглянул в свои записи, чтобы освежить память, и произнес, как будто говорил наизусть: — Преподобная настоятельница, вы — одна из самых известных долгожителей нашей страны. Вы как мать-основательница монастыря Мусиндо воплощаете в себе связь с нашими высоко ценимыми традициями. В Японии больше долгожителей, перешагнувших столетний рубеж, чем в любой другой стране мира — пропорционально общей численности, конечно. Как вы думаете, является ли это результатом того глубокого интереса к вопросам духовности, который разделяют столь много японцев?

— Я думаю, что это своего рода проклятие, — ответила Дзинтоку. — Мы, японцы, очень медленно учимся. Мы совершаем одни и те же ошибки снова и снова, войну за войной, убивая всех, кто попадается нам на глаза. Потому боги и Будды обрекают нас на долгую жизнь, исходя из большего количества ошибок у нас на пути.

— Снято, — доложил оператор, — но, боюсь, это мы тоже не сможем использовать.

— Может, и сможем, — сказал репортер. — Это антимилитаризм, и это звучит достаточно покаянно. Может и пойти.

— Человеку не следует жить так долго, — сказала Дзинтоку. — Все, кого я знала в молодости, уже тридцать лет как мертвы. И невозможно удерживать такое количество лет в порядке.

Оператор вопросительно взглянул на репортера. Репортер описал пальцем круг в воздухе, и оператор стал снимать дальше.

— Вы, конечно же, находите утешение в религии и помогаете обрести его другим?

— Я ничего не знаю о религии.

— Вы слишком скромны, преподобная настоятельница. Вы почти на протяжении века являетесь очень уважаемым религиозным лидером. Тысячи людей пришли к вере благодаря вашему духовному руководству.

— Не обвиняйте меня за то, во что верят другие, — сказала Дзинтоку. — Секта Мусиндо учит освобождению от иллюзий. Это не имеет ничего общего с религией — это просто упражнения. Тренировка. Либо вы это делаете, либо нет. Все очень просто. При этом вы можете верить или не верить во все, что пожелаете. Вера не имеет ничего общего с реальностью.

— Это новый, непривычный взгляд на проблему, преподобная настоятельница. Он явно отличается от того, что сказали бы настоятели других обителей и храмов Японии.

— Не обязательно, — возразила Дзинтоку. — Один из дзенских патриархов древности — или это был кто-то из мудрецов секты Кегон? — сказал об этом коротко и точно. Очень известное высказывание, относящееся ко времени Опиумной войны, когда англичане заставляли китайцев покупать опиум. Он сказал: «Религия — опиум для народа».

Репортер провел ладонью по горлу, будто изображал, что перерезает его.

Оператор поднял голову.

— Я уже остановил камеру. Еще когда она обозвала англичан наркоторговцами.

— Потрясающе, — сказал репортер. — Она умудрилась оскорбить наших английских союзников, опорочить дзенскую и кегонскую церкви и ввернуть противозаконную коммунистическую пропаганду, и все это в каких-нибудь трех предложениях.

— Спросите ее про ее книги, — сказала женщина с противоестественно тугими кудрями и кроваво-красной помадой. — Их все любят.

— Верно, — подтвердил оператор. — И это — реальная связь с нашими почитаемыми национальными традициями.

— Ну, ладно, — с некоторым сомнением сказал репортер. — Фуми, покажи ей какие-нибудь ее книги. Возможно, ей требуется освежить память.

Безвкусно размалеванная женщина, которая была бы довольно красивой, если бы не вся эта косметика, вручила Дзинтоку детскую книжку с красочными иллюстрациями. Это была сказка про Персикового Мальчика, родившегося в персике. Иллюстрации были яркие и веселые. Даже демоны, и те выглядели дружелюбными.

— Мне очень нравится, — сказала Дзинтоку. — Спасибо.

— Нет-нет! — сказал репортер. — Это вы написали эту книгу, так же как и эти все. — Он положил на стоящий между ними столик целую стопку книг. — Они пользовались огромной популярностью в эпоху Мэйдзи. Теперь, когда оккупация закончилась, эти книги снова стали популярны. Я думаю, они напоминают людям о старых добрых временах.

— Я написала эти книги? — Дзинтоку пролистала другую книжку. В ней рассказывалось про Принцессу-Черепаху. — А я и не знала, что умею так хорошо рисовать. Как это печально. Я так безвозвратно утратила этот талант, что даже не помню, что я им когда-то обладала.

— Вы написали эти книжки. Записали пересказ старых сказок. Вы не рисовали иллюстрации. Это сделал попечитель этого монастыря. — Репортер повернулся к оператору. — Очень жаль, что мы не можем поговорить с ним. Получилась бы изумительная история.

— Не уверен. Вдруг он тоже принялся бы нести то же самое, что и она? — отозвался оператор.

— Так эти рисунки нарисовал Горо?

Репортер повернулся к женщине.

— Кто такой Горо?

Она просмотрела свои бумаги и покачала головой.

— Понятия не имею. Его нет в списке.

— Выясните, — приказал репортер и снова повернулся к Дзинтоку. — Вы не помните попечителя этого храма? Это был американец, Макото Старк.

— Макото? Макото — наш попечитель?

— Он им был, преподобная настоятельница. Он скончался много лет назад.

— Бедный мальчик!..

На глаза Дзинтоку навернулись слезу. Неужто он так и не оправился от полученной раны? А ведь когда она видела его в последний раз, он вроде бы так хорошо выглядел… Насколько могла припомнить Дзинтоку, эта встреча произошла в пятнадцатом году эпохи Мэйдзи, семьдесят один год назад. Если Макото и вправду нарисовал картинки к этим книжкам, как утверждает этот развязный человек, значит, должно быть, он все-таки оправился от раны и умер позднее, по какой-то другой причине. И все равно печально. Дзинтоку помнила молодого человека, и потому в душе оплакивала именно того молодого человека, которого сохранила ее память.