Читать книгу - "В оковах страсти - Дагмар Тродлер"

— Жестокий и великолепный бой, в самом деле. — Я увидела, как на мгновение загорелись его глаза. — Ведь я давно уже не держал в руках оружия.

Я растерянно посмотрела на него. Он коротко рассмеялся.

— Элеонора, я обучался ведению боя, а как же ты думаешь? Я слишком долго ждал того момента, когда смогу скрестить клинок с твоим отцом! — Лицо его приняло серьезное выражение. — Слишком долго. А ты считаешь, я должен был сбежать? Ведь он в чем-то обвинял меня. — Погрузившись в мрачные раздумья, Эрик отвернулся и забарабанил пальцами по подоконнику. — Он обвинял меня…

— Расскажи мне, как это было, Эрик.

Я подумала, что он меня не слышит, и переместилась к краю кровати, чтобы, когда он обернется, быть к нему поближе.

— Он послал в бой своих лучших людей и потерял их. — Голос его звучал странно и безучастно. — Что за бессмысленная смерть… — Он прислонился головой к стене и уставился в пустоту — В конце боя я увидел его так, как и хотел, поверженного на землю, к моим ногам, и мой меч упирался острием в его ремень, готовый впиться в его тело. Никто не отважился броситься ему на помощь, даже бритоголовый, стоя за моей спиной, затаил дыхание.

Руки его затряслись. Я притихла, вся обратившись во внимание.

— «Добей, бастард, доведи дело до конца! — шипел он. — Или трусишь?» Я положил свой меч чуть поодаль, и заставил его людей бросить в кучу оружие. Наблюдая за этим, он начал смеяться: «Что случилось, язычник? Ты испугался?» «Такого почтенного человека нельзя убивать», — сказал я. Тогда он рассмеялся еще громче: «Нет ничего проще, чем убить безоружного, а ты не можешь и этого, пес-язычник…»

Солнце опустилось за дома, я уже едва могла различать в отблеске догорающего дня его лицо. Но чувствовала, как нелегко ему было сдерживать себя.

— Что произошло потом, Эрик? Что же ты сделал?

— Он… он продолжал издеваться надо мной, называл меня насильником, развратником, и лицо его было таким же красным, каким оно становится у тебя, когда ты злишься, а его глаза… на мгновение мне показалось, что там, в пыли, лежишь ты… — Учащенно дыша, он провел рукой по волосам. — Я схватил его и отбросил к стене. «Убей меня, язычник», — сказал он тогда.

В комнате воцарилась полная тишина. Соскочив с подоконника, он пошел к двери.

— Эрик…

Он продолжил свой рассказ, стоя ко мне спиной.

— «Живи, граф, — сказал я. — Живи и не забывай меня. Все должны услышать это — я заберу твою дочь с собой и оставлю тебе жизнь, чтобы ты помнил меня каждый проклятый день твоей жизни!» — Эрик глубоко вздохнул. — А потом я ударил его так, что он, прежде чем упасть, пролетел поперек всей пещеры.

Дверь закрылась, я осталась одна.

Прошло довольно много времени, пока я осознала то, что рассказал он мне. Мои ноги и руки онемели от неудобной позы, меня знобило. Я не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой.

Мой отец жив, Эрик подарил ему жизнь. И не было никакого дня расплаты. Не пролилась кровь моего отца, он жив. Слезы закапали мне на запястья, прежде чем скатиться на одеяло. Я растирала их по лицу. Но почему же нет чувства облегчения? Вместо этого слезы…

И тут я услышала эхо от слов, которые давным-давно раздавались в моем саду, там, где благоухали лилии и мята. Тот, кто произносил их, хорошо знал, как дорога жизнь. Эхо маятником прокатилось от одной балки крыши к другой, докатилось до меня, стало отчетливее и громче, и наконец в ушах моих раздалось:

— Его кровь за мою честь.

* * *

Наконец я встала и выбежала за ворота. По самую щиколотку я увязла в жидком месиве и едва успела увернуться от повозки.

— Смотреть надо, ты, глупая гусыня! — проклинал меня крестьянин.

Его плетка рассекла ткань моего платья и обрызгала грязью. Я споткнулась о кочку и упала на дощатую перегородку. И лишь когда повозка уехала, я осмелилась поднять голову. На фоне вечернего неба отчетливо вырисовывался силуэт церковной башни. Рядом со мной открылся люк, и показалось неприветливое лицо.

— Добропорядочные люди в это время по улицам не шатаются. Убирайся отсюда, женщина, здесь ты ничего не получишь!

Я поплелась дальше, не обращая внимания на то, что и другие люди глазели мне вслед, отпуская в мой адрес непристойные замечания; один из них даже попытался схватить меня.

Перед церковным порталом я, тяжело дыша, присела и, оглядев себя с ног до головы, схватилась за голову. Босая, без накидки, в порванной тунике, вырвалась я из дома к церковной башне, даже не зная, где нахожусь… Меня шатало. Божья Матерь, помоги мне… Священнослужитель, который в вечерний час обрабатывал в саду рядом с церковью землю, поднял голову и подбежал ко мне, как только увидел, как я опустилась возле портала на колени.

— Ты больна, женщина? Могу ли я тебе помочь, ты… — Он запнулся, увидев остатки туники разодранные в клочья, лохмотьями свисавшие с моих рук остатки туники. — Дорогая фройляйн, позвольте помочь вам.

Он заботливо помог мне встать с колен и проводил меня в церковь, предложил сесть на мягкую подушку и сам опустился передо мной на колени.

— Чем я могу помочь вам? На вас напали, бедная фройляйн? Негоже в эту пору суток бродить одной…

— Патер… — Я схватила его за рукав. — Скажите, в какой церкви мы находимся?

— Святой Гертруды. Вы заблудились?

Я покачала головой.

— Будьте так любезны, помолитесь со мной, патер. Мне нужна помощь пресвятой девы Марии…

Он, не произнося ни слова, некоторое время смотрел на меня. Потом перекрестил и вынул четки. Жемчужины застучали по деревянной скамье, и он начал молитву глубоким голосом.

— Ave Maria gratia plena… Dominus tecum benedicta tu in mulierbus…

Как замечательно звучали эти слова! В них вложено столько истинного чувства, что обо всем другом можно было забыть — о лицах, шорохах, событиях. Забыть…

— …ora pro nobis peccatoribus nuns et in hora mortis nostrae. Amen.

Я вслушивалась в слова молитвы, позволяя священнику плести над собой святую нить, и время за мной остановилось, без раздумий, грязи, холода… Многое стало совсем неважным.

Открылась дверь, и в церковь вошел Эрик.

— Любимая. — Он положил руки на мои плечи.

Священнослужитель удивленно оглянулся.

— Фройляйн доверилась мне в своем несчастье, господин, и я должен…

— Простите, оставьте нас.

Мантия, тяжелая, как свинец, лежала на моих плечах. Она была пропитана его запахом и лошадью, и потом, и страхом. Но мне не хотелось поворачиваться. Священник взглянул на меня и, когда я кивнула, пробормотав что-то, поклонился и ушел со скамьи. Его шаги глухо раздавались по глиняному полу. Я представила себе, как он вернется в свой сад, чтобы опять копаться в земле…