Читать книгу - "Светорада Медовая - Симона Вилар"

Когда они миновали перешеек, люди и животные были настолько утомлены, что просто попадали на землю. Мычали кое-где коровы, ветер гнул траву, по небу проносились тучи. Светорада, оставив сладко спавшего Глеба в кибитке, взяла кусок войлока и забралась под воз. Думала и глаз не сомкнет, но заснула, едва успела положить голову на согнутую руку. Когда проснулась, увидела подле телеги Таштимера. Он сидел, поджав под себя ноги, и смотрел на нее. Мех на его шапке колыхался под порывами ветра. На востоке занималась кроваво-красная заря. В степи стояла тишина. Встретившись с ней взглядом, Таштимер заговорил: – Знаешь, Медовая, если бы жизнь человека слагалась из его замыслов, какой бы сладкой она была! Но наша судьба, что колченогая лошадь: в любое время может споткнуться на самом ровном месте и выбросить тебя из седла.

Светорада, еще не отойдя ото сна, только щурилась. Чего он хочет от нее? И старый хан сказал:

– Для меня великим позором будет отдать тебя сыну. Да и ты не познаешь с ним много радости. Поэтому я сделаю то, что считаю самым лучшим выходом для нас двоих: я сам убью тебя. Я уже поговорил с шаманом, он начал приготовления к казни.

Таштимер встал и решительно пошел прочь. Светорада, путаясь в подоле, подметая длинными косами пыль, выбралась из-под воза.

– Таштимер!

Она стремглав кинулась за ним, догнала и, схватив за отвороты халата, сильно встряхнула.

– Как ты можешь так поступать со мной, если я спасла тебе жизнь на охоте! Ты мой должник!

Он резко оторвал от себя ее руки. И вдруг заплакал.

– Я делаю все, что могу! Я убью тебя легко, ты не будешь мучатся. Клянусь самим великим Тенгри: твоя смерть будет легка и безболезненна.

Светорада онемела. Печенеги редко упоминают повелителя неба Тенгри-хана. Они не караимы, которые обращаются к нему несколько раз на дню, как иудеи к своему Яхве. И если хан клянется самим небесным богатырем, значит, его решение твердо.

И все же она не желала подчиняться.

– Нет!

Княжна упала перед ним на колени, цеплялась, не обращая внимания, что на них смотрят.

– Зачем тебе убивать меня, Таштимер? Я буду тебе хорошей женой, ласковой, я буду обнимать и целовать тебя. Помнишь, какой я была, когда выздоровел Глеб? Я опять стану такой же.

– Нет.

Он отвернулся от нее, сорвал с головы шапку и кинул в набежавшую волну. Порыв ветра разметал его длинные полуседые волосы.

– Сагай сказал, что Яукилде уже завтра настигнет нас. Мои люди утомлены, а Яукилде едет без возов, с одними воинами. И я не смогу противостоять ему, не смогу скрыться. Поэтому я отдам ему тебя. Твое тело. Так я выполню наш уговор с сыном. Но он не получит тебя!

И опять она не давала ему уйти. Стала просить, чтобы он отпустил ее. Она уедет одна, а сыну он скажет, что Медовая сбежала вместе с Глебом. А там еще поглядим, найдет ли ее Яукилде.

– Нет, – опять произнес Таштимер. – Я не хочу стать посмешищем, стариком, от которого убежала молодая жена. И Глеба я тебе не отдам, он останется у меня. А ты…

– Я ненавижу тебя! – вскричала Светорада.

Кинулась прочь, сама не ведая куда.

По знаку Таштимера его люди быстро поймали ее. Она извивалась и кричала, пыталась отбиваться. Ее скрутили и держали, глядя, как через сбежавшуюся толпу к ней пробирался шаман. И пока мужчины удерживали ее голову, он попытался влить ей в горло какое-то питье. Она так брыкалась, что попала шаману в весьма болезненное место. Тот стал прыгать, схватившись за промежность. Кто-то засмеялся, перепуганные женщины заплакали.

Тогда Таштимер сам подошел к бившейся в руках батыров Светораде, забрал у постанывающего шамана кувшин со снадобьем и зажал ей нос. Когда княжна стала задыхаться и открыла рот, Таштимер тут же влил ей в рот немного жгучей темной жидкости. Она отплевывалась, но хан заставил ее выпить достаточно, чтобы у нее перед глазами все поплыло.

Затем хан отошел, и Медовую отпустили. Закашлявшись и упав на колени, Светорада вытерла рот рукавом, обхватила себя за голову и разрыдалась, раскачиваясь из стороны в сторону. Так и сидела, чувствуя, как ее обволакивает какой-то мутящий разум туман, а в душе наступает умиротворение. Наверное, такое же пойло волхвы на Руси давали жертвам, чтобы те не бесновались перед закланием. И еще она вспомнила, как печенеги хоронят своих женщин: просто заворачивают тела в старые шкуры и оставляют лежать в степи…

Хан Таштимер опять ушел к морю. Долго брел вдоль побережья, смотрел на волны. Где-то среди несущихся по небу туч протяжно кричала чайка. Таштимеру казалось, что это плачет его душа. В этот первый нежаркий день для старого хана угасло солнце. Ушла его светлая радость, его сладкая Медовая… Нет, она еще с ним, но сегодня ночью он сам задушит ее. Дерзкий Яукилде не получит эту женщину. Так решил Таштимер.

Он успокаивал сам себя. Что такое женщина? Утеха в короткие часы отдыха. И лучшая женщина всегда та, которую желаешь. Потом и она приедается. Они все похожи одна на другую – покорное ложе из женских животов. А Медовая… У нее упругая грудь, как у нерожавшей, и она порой так заманчиво смеется. А еще ему нравилось облизывать кончики ее медовых волос… Как же он любил эти волосы – золотистые, мягкие, сладкие…

Хан медленно возвращался в становище. Его зелье уже подействовало на Медовую, так что она ничего не почувствует. С ее сыном Глебом он будет добрым и вырастит из него славного батыра. Лишь бы малыш сумел одолеть свою хворь. Иначе он сможет быть только шаманом. Но в любом случае Таштимер сделает для своей любимой жены все, что в его силах: он не отдаст ее жестокому Яукилде, легко убьет ее и позаботится об осиротевшем ребенке.

Вернувшись, Таштимер увидел Глеба. Малыш шлепал босиком по мокрому песку, с визгом убегая от накатывающейся волны. Таштимер невольно улыбнулся: он слишком любил Медовую, чтобы не полюбить и ее дитя. Да и Глеб привязался к старому хану. Вон увидел его, бежит, улыбается. Такой милый, как ягненочек. Жаль только, что он совсем не похож на свою мать…

В это время Светорада молча сидела среди женщин, обмывавших и наряжавших ее в специально поставленном в стороне шатре. Это был самый лучший шатер Таштимера, обтянутый изнутри желтым шелком, и странные, пустые глаза княжны казались тоже желтыми. Ее зрачки сузились до булавочных уколов, и она смотрела на всех незрячим бессмысленным взглядом. Женщины, плача и всхлипывая – отчасти из жалости, отчасти следуя обряду, – расчесали ее золотистые волосы, заплели в длинные косы. Медовая была безучастна ко всему: беспрекословно дала обтереть свое тело влажной губкой, умастить благовониями, послушно подняла руки, позволив облачить себя в длинную малиновую рубаху с расшитой цветными бусинами горловиной и алые шаровары. Она не замечала, как ей в уши вдели серебряные серьги, набелили лицо, подсурьмили брови и ресницы, как на голову водрузили обшитую золочеными бляшками плоскую шапочку, а на ноги надели полусапожки из белого войлока, мягкие, чистые, еще ни разу не надеванные. Когда женщины с плачем удалились, оставив ее сидеть в одиночестве, в шатер вошел Таштимер, но Медовая даже не глянула в его сторону. Хан какое-то время смотрел на нее, потом подошел, взял ее длинные косы в руку и, выхватив нож, одним движением отрезал. Поднес к лицу, вдыхая их аромат, произнес: