Читать книгу - "Тени предков - Джорджет Хейер"

– Д-да, монсеньор.

– Принесите их.

Гастон исчез, чтобы через минуту вернуться с названными украшениями. Эйвон взял тяжелую цепь и накинул ее на шею Леона. Она лежала полукружием на его груди, камни вспыхивали внутренним огнем, но были не ярче и не синее глаз мальчика.

– Монсеньор! – ахнул Леон и погладил драгоценную цепь.

– Дай мне свою шляпу. Застежку, Гастон. – Герцог неторопливо пришпилил кольцо из брильянтов и сапфиров к загнутому краю шляпы пажа, затем отдал ее Леону, отступил на шаг и оглядел дело своих рук. – Да. Не понимаю, как я раньше не подумал о сапфирах? Дверь, дитя мое.

Все еще не придя в себя от неожиданного поступка своего господина, Леон открыл перед ним дверь. Эйвон вышел во двор и сел в ожидавшую карету. Леон вопросительно посмотрел на него, не зная, следует ли ему забраться на козлы или последовать за своим господином.

– Да, можешь сесть со мной, – сказал Эйвон в ответ на незаданный вопрос. – Скажи им, чтобы отпустили лошадей.

Леон исполнил это распоряжение и поспешно нырнул в дверцу, зная, чего ожидать от лошадей Эйвона. Форейторы мгновенно вскочили на застоявшихся лошадей, те налегли на постромки, и карета повернула к решетчатым чугунным воротам. Они понеслись вперед со всей возможной быстротой. Но узкие улицы, скользкий булыжник и бесконечные повороты и извивы по необходимости замедляли их движение, так что, только когда они выехали на версальскую дорогу, лошади смогли показать, на что они способны. Они рванули вперед, все четверо как одна, и карета помчалась с бешеной скоростью, иногда подпрыгивая на самых глубоких ухабах, но подвешена она была так хорошо, что по большей части сидевшие внутри не чувствовали никакой тряски, будто поверхность дороги была стеклянной.

Прошло некоторое время, прежде чем Леону удалось найти слова, чтобы поблагодарить герцога за цепь. Он примостился на краешке сиденья рядом с герцогом, благоговейно поглаживая отшлифованные камни и пытаясь скосить глаза на грудь, чтобы проверить, как смотрится цепь. Наконец он перевел дух и повернул лицо к своему господину, который, откинувшись на бархатные подушки, скучающе смотрел в окошко на проносящийся мимо пейзаж.

– Монсеньор… это… слишком ценная вещь, чтобы ее носил… я, – произнес Леон еле слышно.

– Ты так думаешь? – Эйвон взглянул на своего пажа с легкой улыбкой.

– Я… я бы не хотел носить ее, монсеньор. А если… если я ее потеряю?

– Тогда я буду вынужден купить тебе другую. Можешь потерять ее, если хочешь. Она твоя.

– Моя? – Леон судорожно переплел пальцы. – Моя, монсеньор? Вы пошутили! Я… я не сделал ничего, чтобы заслужить такой подарок.

– Видимо, тебе не приходило в голову, что я не плачу тебе жалованья? Где-то в Библии – не помню где – сказано, что трудящийся достоин награды своей. Утверждение по большей части, разумеется, далекое от истины, но я пожелал дать тебе эту цепь как… э… награду.

Тут Леон сорвал с себя шляпу, сдернул цепь через голову и почти швырнул ее герцогу. На побелевшем лице глаза горели черным огнем.

– Мне не нужно платы! Я буду работать для вас, пока не надорвусь, но не за плату! Нет! Тысячу раз – нет! Вы меня так рассердили!

– Это заметно, – сказал герцог, подобрал цепь и начал играть с ней. – А мне казалось, ты будешь доволен.

Леон провел ладонью по глазам. Когда он заговорил, его голос дрожал:

– Как вы могли так подумать? Я… я не ждал никакой платы. Я служил вам из любви и… и из благодарности, а… а вы даете мне цепь. Словно… словно считаете, что без платы я не стану служить вам усердно!

– Если бы я так считал, то не дал бы тебе ее! – Его светлость зевнул. – Возможно, тебе будет интересно узнать, что я не привык, чтобы мои пажи говорили со мной в таком тоне.

– Я… простите меня, монсеньор, – прошептал Леон и отвернулся, кусая губы.

Эйвон некоторое время молча наблюдал за ним, но вскоре выражение на лице пажа, в котором горесть мешалась с оскорбленным достоинством, вызвало у него мягкий смешок, и он предостерегающе подергал кудрявую рыжую прядь.

– Ты ждешь моих извинений, любезное дитя?

Леон отдернул голову, продолжая смотреть в окошко.

– Как ты высокомерен! – Насмешка в этом ласковом голосе вызвала краску на щеках Леона.

– Я… вы не… не добры…

– О, так ты только сейчас это обнаружил? Но мне неясно, почему меня называют недобрым за то, что я тебя вознаградил.

– Вы не понимаете! – яростно воскликнул Леон.

– Я понимаю, что ты воображаешь себя оскорбленным, дитя. И это весьма забавно.

Ответом послужило презрительное фырканье, перешедшее в судорожный всхлип. Герцог снова засмеялся и на этот раз положил ладонь на плечо пажа. Под ее беспощадной тяжестью Леон соскользнул с сиденья на колени и остался стоять так, не поднимая глаз. Ему на шею опустилась цепь.

– Мой Леон, ты будешь ее носить, потому что так угодно мне.

– Да, монсеньор, – сказал Леон сдержанно.

Герцог взял упрямый подбородок тремя пальцами и приподнял его.

– Не понимаю, почему я тебя терплю? – сказал Эйвон. – Цепь – это подарок. Ты удовлетворен?

Леон быстро опустил подбородок и поцеловал руку герцога.

– Да, монсеньор, благодарю вас. И прошу прощения.

– В таком случае можешь снова сесть. Леон подобрал шляпу, неуверенно засмеялся и сел на широкую подушку рядом с герцогом.

– По-моему, у меня очень скверный характер, – сказал он простодушно. – Господин кюре наложил бы на меня за это епитимью. Он всегда повторял, что необузданность – большой порок, что это черный грех. Он говорил со мной об этом очень часто.

– Его наставления как будто не пошли тебе на пользу, – заметил герцог сухо.

– Да, монсеньор. Но это ужасно трудно, вы понимаете? Я не справляюсь со своим характером. Чуть что – вспылю и не могу ничего с собой сделать. Но потом я почти всегда раскаиваюсь. А короля я сегодня увижу?

– Вполне возможно. Следуй за мной как можно ближе. И не глазей по сторонам.

– Да, монсеньор. Но это тоже очень трудно. – Он доверчиво повернул голову, но герцог, по всей видимости, успел заснуть. Тогда Леон устроился поуютнее в уголке и приготовился молча наслаждаться быстрой ездой.

Иногда они обгоняли другие экипажи, тоже направлявшиеся в Версаль, но их ни одна карета не обогнала. Четверка чистокровных английских лошадей вновь и вновь проносилась мимо своих французских сородичей, а оставленный позади седок высовывал голову в окошко посмотреть, кто так мчится, и, увидев в свете собственных фонарей герб Эйвона на проносящейся мимо дверце, а также черные с золотом ливреи, получал ответ на свой вопрос.

– Можно было бы догадаться, – сказал маркиз де Шурванн, снова откидываясь на спинку сиденья. – Кто еще стал бы так гнать лошадей?