Читать книгу - "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер"

«Он будет вечно, и я буду любить его вечно, потому что ничего не проходит».

Они возвращались из своего сказочного путешествия по рукавам Тигра. Низовья Евфрата были илистыми и мелководными из-за того, что вода уходила по множеству каналов. На более полноводном, с высокими берегами Тигре Александр приказал уничтожить все шлюзы и плотины, построенные персами с той целью, чтобы флот врага не мог проникнуть в страну с моря. Александр обосновал свое решение коротко и вполне в своем духе: кто силен оружием, не нуждается в подобных хитростях. В этом был весь он, каким он был, и каким его любила Таис.

Афинянка была счастлива, что ей удалось устроить Александру хороший отдых, в котором он так нуждался. Он очень устал. Прошли 12 лет его царствования — напряженные годы утомительных и опасных походов, войн, битв, лишений, ранений, болезней. 12 лет борьбы с миром и собой, разрушения старого и созидание нового мира, преодоления всех пределов. Заботы, дела, груз ответственности, необходимость думать за всех, обо всех и обо всем, все предвидеть, устранять все препятствия, все подчинять своей воле — непрекращающаяся круговерть.

Конечно, он устал, еще как! Особенно это бросалось в глаза после Гидросии. Что там произошло? Никто не хотел не только говорить о ней, но даже слышать это ужасное слово. Хотелось забыть ее, как кошмарный сон. Птолемей, к примеру, не мог после Гидросии переносить запах благовоний, так они напоминали ему пустыню — по иронии судьбы, этот ад был наполнен ароматами мирры.

На короткое время Александр отвлекся от своих многочисленных забот, отдавшись во власть забот Таис. Это был действительно первый отпуск, когда они были одни. Раньше Александр просто поворачивался спиной ко всему миру и приходил к ней на ночь или на день, чтобы потом вернуться в свою жизнь и снова окунуться в нее с головой. На этот раз его жизнь одновременно в нескольких измерениях перешла на время в одно, в то, которое он сам назвал «моя самая свободная жизнь с Таис», и его жизнью стала Таис. Они впервые пребывали наедине не в воображаемом, но в самом что ни на есть реальном мире. Им было хорошо вдвоем — спокойно, легко, сладко.

После окончания работ флотилия Александра возвращалась по полузаболоченным землям дельты с ее живописными озерами и болотами. По пути им часто встречались стада водяных буйволов, которые целый день проводили в неподвижности в воде. Мальчики-пастушки спасались от жары рядом со своими огромными рогатыми подопечными. Они смело забирались им на спины и ныряли в воду, крутя сальто в воздухе, звонко крича на чужом языке, гордо демонстрируя свои умения. Серьезные женщины, одетые в черные одежды, безмолвно переправлялись по залитым лугам и протокам на своих длинных лодках, ловко отталкиваясь от дна жердью. Вдали виднелись бедные деревни, застроенные типичными домами из камыша с округлыми крышами. У деревенского арыка толпились любопытные дети и худые животные. В часы заката на серо-зеленом фоне пальм поднимался дым очагов, в вечерней тишине лаяли собаки. Всюду шла жизнь: чужая, разная, возможно, счастливая, такая, какая есть.

На ночевку остановились в поместье с ухоженными финиковыми плантациями, сочной зеленью и цветущими деревьями, обязанными своей жизнью канацу — глубокому подземному колодцу с чистейшей водой. Таис так обрадовалась его зовущим потокам, что прямо в одежде бросилась в озерцо под фонтаном, бьющим из-под земли. Наплескавшись под полными понимания взглядами спутников, она заметила восхищенные черные глаза красивого молодого иранца, стоявшего за пальмой. Он тут же исчез, стоило Таис улыбнулась ему. Таис увидела его еще раз вечером, когда он прислуживал за столом. Угощали на настилах с деревянными резными спинками, типичными для этих жарких мест. Для прохлады их ставили над каналами, по которым протекала вода. Парень оказался сыном князька этого поместья. Он был одет в типичную для этих мест одежду — штаны и длинную свободную рубаху, на голове был намотан платок.

— Ты тоже должен так повязать голову, — обратилась Таис к Александру.

Нельзя сказать, что Таис сотни раз не видела подобных платков на иранцах, но эта мысль пришла ей почему-то только сейчас. Александр глянул на нее с интересом и ожиданием. Таис же подозвала стесняющегося парня и на своем ломаном персидском, а больше жестами, объяснила ему, что хочет знать секрет, как тот повязывает свой головной платок. Парень быстро глянул на отца, и по его подобострастно-напряженному лицу пробежал приказ: «Угождай госпоже, что бы она ни пожелала». Парень развязал платок, обнажив коротко остриженные волосы, и повязал его снова.

— Как тебя зовут? — ласково, чтобы приободрить сбитого с толку юношу, спросила Таис.

— Хейдар, царица, — ответил он, не подымая глаз.

Таис рассмеялась:

— Я не царица.

— Она больше, чем царица, она — богиня, — услышала она голос Александра, — Иштар, — прибавил он по-персидски, чтобы все поняли. Таис рассмеялась и отмахнулась.

Оазис при ближайшем рассмотрении был заселен массой обитателей: забавными полосатыми пальмовыми белочками, проворно взбиравшимися за финиками, совами — вечным напоминанием родных Афин, мангустами, которые здесь предпочитали змеям те же финики, бесчисленными поющими и щебечущими птичками, сверчками, не дававшими Таис спать полночи.

Но не только они лишали ее сна. Главный сверчок угомонился почти под утро. Небо на востоке посерело, в слабом свете проступили силуэты спящих пальм и кустов, воздух посвежел. Таис пошире откинула полог походного шатра, чтобы впустить прохладный воздух и слабый свет. Долго рассматривала спящего Александра — зрелище наипрекраснейшее, наиважнейшее и наилюбимейшее в ее жизни, — никакие другие красоты мира не оспаривали его первенства.

Он плохо дышал, даже постанывал во сне. Конечно, он никому не показывал, что раздробленное ребро причиняет ему постоянную боль. Но ночью, не будучи в своей власти, он ничего не мог скрыть от Таис и Гефестиона, вряд ли кто-то еще знал об этом. Таис тихонько поцеловала шрам на его груди. Как она могла еще помочь? Поцеловала след от раны на плече, полученной в Газе, шрам на бедре — со времен Исса, два шрама от ранений в Мараканде и Кирополе, еще два на другом бедре и на груди — это в войне с аспасиями, в начале индийского похода. Но самая свежая и тяжелая рана была им получена в сражении с маллами. Земля и боги, он едва не умер! Как он страдал тогда, а она только молилась — убейте, мучайте меня, только не его… Она с чувством, но осторожно, стараясь не разбудить, несколько раз поцеловала злополучный рубец.

К редким одиноким голосам птиц добавились новые, и образовался изумительный хор, поющий приветственный гимн светлому Гелиосу, новому дню и вечному продолжению жизни. У Таис сжалось сердце от осознания неповторимости и конечности, бренности этого момента. Она еще раз наклонилась к лицу Александра и поцеловала своим взглядом каждую его черточку. Она испытывала к нему не просто чувство всепоглащающей любви — восхищения, страсти, нежности. Новая грань присоединилась к этому богатому оттенками и тонами чувству, что-то сродни умилению, материнскому обожанию, которое испытывают молодые мамы к своим ненаглядным малышам. Ее собственные дети вызывали в ней разве что сотую долю того чувства, которое рождал в этот момент спящий Александр. Он был для нее всем на свете — возлюбленным, мужем, другом, отцом, а теперь и ребенком. «Видимо, я могу любить только его… Спасибо, судьба, что я могу его любить!!!» — в который раз подумала Таис, переполненная чувствами, которые искали своего выхода в слезах.