Читать книгу - "Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи"

Берег Перибонки, среда, 25 декабря 1946 года

Время близилось к обеду. Сидя возле окна, Лора смотрела на плотную завесу белых снежинок, за которой почти не было видно окружающего пейзажа. Тяжелые ватные хлопья сыпались с самого рассвета. В доме приятно пахло еловой хвоей, горящими поленьями и блинами, остатки которых стояли на кухонной плите.

— Как здесь хорошо, — воскликнула Лора, — вдали от всех! Теперь я понимаю, Тошан, почему вы так любите эту мирную гавань, затерянную в глубине лесов. Возникает ощущение, что ты защищен от внешнего мира природой, морозом и всем этим снегом.

Слова тещи взволновали метиса. У них случалось немало разногласий в прошлом, но в этот праздник Рождества он был рад видеть ее и невольно восхищался этой неукротимой женщиной, гордой и не пасующей перед трудностями.

— Мне приятно это слышать. Я испытываю то же самое, как только оказываюсь здесь, на моих землях. Увы! Не так уж мы и защищены, как хотелось бы. Впрочем, зачем вспоминать о плохом.

Он имел в виду зиму 1939 года, когда маленький, совершенно новый дом, который он построил для Талы, подожгли два негодяя, жаждущих мести. А не так давно сюда явился Пьер Тибо, чтобы поглумиться над Акали.

— Да, ради всего святого, давайте забудем прошлое… вмешалась Эрмин. — Я жду, пока все соберутся, чтобы спеть вам, как обещала вчера.

Недоставало Шарлотты и Людвига, которые занимались младенцем, а также бабушки Одины и Кионы, о чем-то беседующих в комнате девочек.

— А ты начни петь, мам, — посоветовала Мари-Нутта. — И они быстро придут. Осторожнее, Констан!

Она присматривала за младшим братом, который, как ей казалось, слишком сильно раскачивался на лошадке. Адель, с красными бантами на черных хвостиках, выглядела не такой смелой. Для ее счастья было достаточно просто сидеть в кресле-седле и гладить гриву деревянной лошадки, которую она считала живой и нашептывала ей нежные слова.

— Мой красивый Даду, — повторяла она, — пойдем гулять.

— Твою лошадку зовут Даду? — спросила Лоранс.

— Да. Мой Даду!

Каждый старался баловать малышку, которая снова начала ходить, увы, прихрамывая. Радуясь новой встрече с девочкой, Жослин не сводил с нее глаз. Он придумывал план, как уговорить Шарлотту и Людвига вернуться жить в Валь-Жальбер и тем самым отсрочить их возможный отъезд в Германию.

Мукки и Луи играли в карты на углу стола. Мальчики прекрасно ладили. Акали молча с задумчивым видом наблюдала за ними.

— Ты даже не хочешь сказать нам название песни? — мягко упрекнула подругу Мадлен.

— Нет, иначе это перестанет быть сюрпризом. Я услышала ее в Квебеке, и она мне так понравилась, что я записала ноты и слова.

У молодой певицы была прекрасная память на мелодии. Она могла надолго запомнить песню, услышанную всего раз.

— Жаль, что никто не будет тебе аккомпанировать, — заметил Тошан.

— Папа сыграет на губной гармонике, он очень способный.

— Ты преувеличиваешь, Эрмин! — воскликнул Жослин. — Но я попробую…

Киона ворвалась в комнату, сияя от радости. За ней тяжелой поступью шла старая индианка. Контраст между ними был забавным.

— Мин, Тошан, бабушка Одина вручила мне свой подарок. Она хотела сделать это еще вчера, но заснула. Это амулеты! У меня теперь есть амулеты! Шоган попросил шамана нашего народа сделать их только для меня. Шоган так меня любил! Теперь я буду как все остальные дети. Амулеты шамана защитят меня лучше, чем твой медальон, папа!

Она имела в виду кулон, который Жослин подарил ей несколько лет назад и который когда-то принадлежал его прабабке Альетте, среди сотен других эмигрантов покинувшей родную Францию. По воспоминаниям членов семьи Шарден, Альетта, как и Киона, обладала золотисто-рыжей шевелюрой, необычными способностями и, как следствие, досадной репутацией колдуньи.

— Но почему ты вручила ей этот подарок только на Рождество, Одина? — удивилась Эрмин. — Насколько я поняла, амулеты были у Шогана еще летом!

— Шоган хотел передать их ей именно в эти дни, это очень важно! Перед смертью он попросил меня сделать это во время праздников белых. Я лишь исполнила его волю.

— Воля умирающего священна, — подтвердил погрустневший Тошан.

Мадлен закрыла глаза, в то время как ее губы беззвучно шептали молитву о брате, которого судьба отняла у нее слишком рано. В эту секунду появились Шарлотта и Людвиг с Томасом на руках.

— Мы переодели его и покормили, но он отказывается спать, — сказала молодая мать. — Мимин, может, споешь свою песню-сюрприз?

— Да, мама, спой! — подхватила Лоранс.

Молодая женщина уже начала сомневаться в правильности своего выбора, но, поразмыслив несколько секунд, решилась.

— В этой песне рассказывается о нашей общей судьбе, о жизненном пути каждого живого существа, о рождении, любви и смерти. Во Франции, по утверждению месье Метцнера, ее исполняет Эдит Пиаф. Я слышала ее по радио: это потрясающе.

— Мне очень нравится Эдит Пиаф, — пришла в восторг Лора. — От ее необычного голоса мурашки по коже бегут. Давай, милая, я уверена, что нам это понравится.

— Хорошо. Итак, я спою для вас «Три колокола»[37].

В долине затерян поселок,

Почти никому неизвестный.

И в нем прекрасной звездной ночью

Родился Жан-Франсуа Нико,

Толстощекий красивый малыш.

Завтра в деревенской церкви

Его будут крестить.

Колокол звонит, звонит,

Извещая всю округу:

«Новая душа пришла в этот мир,

Цветок раскрылся навстречу солнцу.

Слабое пламя этой жизни нуждается

В защите, нежности, любви…»

Эрмин вкладывала всю душу в исполнение этой песни, которая покорила ее, — каждое слово эхом отзывалось в ее сердце. Она представляла себе поселок, «затерянный в долине, почти никому не известный», и вспоминала о своем заброшенном поселке, погребенном под сугробами там, по ту сторону озера Сен-Жан. Маленький Томас, который внимательно слушал ее, такой же светловолосый и розовый, как Констан, был для нее «цветком, раскрывшимся навстречу солнцу, нуждающимся в защите, нежности, любви».

Ее хрустальный голос, невероятно чистый и мощный, проникал в каждый уголок дома. Лора расплакалась, Акали последовала ее примеру. Остальные, взрослые и дети, почти благоговейно слушали Эрмин с одинаково завороженным выражением на лицах.